Год наших падений

– Игра, – повторила я. – Водное поло на камерах. Это такой вид спорта.

Взявшись за спинку стула, Хартли развернул меня к себе лицом. Потом сел на кровать, и мы оказались на одном уровне.

– И ты на него записалась? – На его лице расцвела самая прекрасная в мире улыбка. – Круто!

Стараясь не улыбнуться, я пожевала губу.

– Вообще, он немного дурацкий. Но я решила попробовать.

Он неотрывно смотрел на меня.

– Каллахан, ты потрясающая.

– Думаешь? – Я закатила глаза. – Я очень часто падаю с камеры.

– Ты… – Он посмотрел вниз и покачал головой. А потом парализовал меня очередной улыбкой с ямками на щеках, и я ощутила ее силу, точно удар прямо в грудь. – Ты столько переживаешь о том, что люди пялятся на тебя. А потом вдруг такая: «О, да ну их всех к черту. Запишусь-ка на спорт, где надо носить купальник, и где меня будут топить каждый раз, когда я получу мяч». – Он плюхнулся на спину на матрас и рассмеялся. – Мне уже жалко другие команды, ведь они даже не представляют, с кем им предстоит иметь дело. Ты меня просто убиваешь, Каллахан.

– Угу, – ответила я.

И начала было поворачиваться обратно к компьютеру, но Хартли, сев, поймал меня за руку.

– Слушай, а если перенести с пятницы на субботу, ты сможешь? – В его глазах было столько искренности, столько надежды. – Правда, сначала мне надо кое-что уточнить…

Внезапно я слишком остро ощутила, как близко мы с ним сидим, и что он держит меня за руку. Воздух между нами, казалось, сгустился, и он смотрел мне в глаза, словно мы были единственными людьми на земле.

Увы, но мы ими не были.

Что бы там ни запланировал Хартли, я знала, что оно не облегчит мою сердечную боль. Только вдвоем, пообещал он. Но ведь это была всего лишь иллюзия, разве нет?

Я медленно забрала у него свою руку. Покачала головой, и момент был нарушен.

– Что? Каллахан, но почему?

Судорожно вздохнув, я решила открыть горькую правду.

– Я просто не могу, – прошептала я. – Может, я идиотка, но прямо сейчас мне очень тяжело быть твоим другом. – Сглотнув, я откинулась на спинку стула. – Так что, может, в следующий раз.

Долгую минуту на его челюсти двигались желваки.

– Окей, – в конце концов сказал он. – Понятно. – Потом встал и вышел из комнаты.

Щелчок, с которым закрылась дверь, ударил меня, точно кулак. В глазах появились слезы, и я поборола острый порыв прокричать его имя, попросить вернуться назад, сказать, что я согласна на все, что он готов предложить.

Фея надежды шлепнулась лицом в стол и в припадке отчаяния замолотила по его поверхности своими крошечными кулачками.

Несколько долгих минут я была с нею согласна.

Решение оттолкнуть его ощущалось огромной ошибкой. Хартли всегда был мне хорошим другом, и, может быть, поставив на дружбе с ним крест, я поступила глупо…

Вот только все было наоборот.

Я сделала очень глубокий вдох. Суть заключалась в том, что, таскаясь за ним, как влюбленный щенок, я не успела завести новых друзей. Каким бы замечательным ни был Хартли, я не хотела довольствоваться объедками со Стасиного стола в моменты, когда она отворачивалась, чтобы подкрасить губы.

Черт бы ее побрал за то, что вернулась.

Нет, проблема была в другом.

Черт бы побрал его за любовь к ней.

Я возвратилась к домашней работе, но слова на экране начали расплываться перед глазами.

***

В пятницу вечером я снова натянула купальник и выехала к бассейну. На сей раз я догадалась взять камеру до того, как выбираться из кресла.

Крошечная, микроскопическая часть моего сознания гадала, не придет ли на мою игру Хартли. Водное поло на камерах, в общем-то, не пользовалось спросом у зрителей. Но надежда – коварное чувство. Оно подкрадывается к тебе даже в самых непредсказуемых ситуациях.

Он, естественно, не пришел.

Игра была сложной, потому что команда Тернера явилась с седьмым игроком, оказавшимся истинным профи. Крупный и быстрый, он словно чувствовал, в какое место надо переместиться, чтобы перехватить наш пас. И когда мяч попадал ко мне, нисколько не стеснялся сталкивать меня с камеры.

Вот ублюдок, подумала я, когда он утопил меня в четвертый раз. А потом рассмеялась над своим собственным лицемерием.

К счастью, вратарь Тернера был сегодня не в форме, и на последней минуте я сравняла счет, издалека отправив мяч в сетку. Когда прозвучал свисток, Дэниел объявил, что игра закончена.

– Как? А овертайм? – завопила я.

– Бассейн нужен другим, – сказал он, – так что овертайм будет за пинтой пива. У меня на подоконнике охлаждается бочонок на восемь галлонов. Одевайтесь, ребята.

***

Двигаясь вместе со всеми по двору Бомона, я вдруг поняла, как давно не была членом команды – пусть даже такой бестолковой, как наша. Мне и впрямь этого не хватало.

– Отличное начало сезона, – сказала Элисон, шагая рядом со мной. – С Тернером всегда было тяжко. Мы им проигрывали два года подряд.

– С кем играть дальше? – спросила я, словно это имело значение.

– С Эшфортом – в воскресенье. Но они, наверное, пропустят игру, потому что их капитан свинья, и ни одна эшфортская девчонка не хочет залезать с ним в бассейн.

– Фу, – сказала я.

– Не то слово.

Когда команда остановилась около входа, я уже догадывалась, что именно произойдет дальше. Дэниел помахал своим удостоверением перед картридером и открыл дверь. Я услышала, как кто-то сказал «четвертый этаж», и поняла, что мой пятничный вечер заканчивается здесь и сейчас. Можно было, конечно, поехать в МакЭррин, поменять кресло на костыли, потом снова прийти сюда и взобраться по лестнице. Все эти действия должны были занять полчаса. Но я себя знала. Стоит мне вернуться к себе – и я найду оправдание для того, чтобы сесть и включить кино, а не карабкаться по дурацким ступенькам.

Мои товарищи по команде начали заходить внутрь, а я повернула колеса в сторону дома.

– Кори, а ты не идешь? – окликнул меня Дэн.

Я оглянулась через плечо.

– Может, в следующий раз.

– Подвезти тебя? – Надо мной нависла фигура Медведя. – На спине, думаю, будет нормально.

Я открыла рот, чтобы отказаться, потом закрыла его. Именно такого странного внимания я всегда и чуралась.

– Я знаю, что ты чувствуешь насчет овертайма, – сказал Дэниел, открывая дверь шире. – Мы припаркуем твое кресло внутри, около входа.