Голливудские триллеры. Детективная трилогия
Шрифт:
Позади стола висело зеркало четыре на шесть футов, так что, взглянув через плечо, можно было увидеть самого себя за работой. В комнате имелось всего одно окно. Оно выходило на заднюю ограду студии, расположенную не более чем в тридцати футах, и из окна открывался панорамный вид на кладбище. Я не мог оторвать взгляда от этого зрелища.
Но тут Мэнни Либер прочистил горло. Затем, не оборачиваясь, произнес:
– Он ушел?
Я спокойно кивнул, глядя на его напрягшиеся плечи.
Мэнни почувствовал мой кивок и выдохнул.
– Его имя больше никогда не будет упоминаться здесь. Будто его и не было.
Я молчал, а Мэнни повернулся и стал ходить вокруг меня, перемалывая внутри себя гнев, которому он не мог
Фриц благоразумно сделал то, что, по моим наблюдениям, проделывал часто, когда мир становился для него слишком реален. Он вынул из глаза монокль и опустил его в нагрудный карман. Что-то вроде тонкого намека: мне это неинтересно, я отстраняюсь. Вместе с моноклем он засунул в карман и Мэнни.
А Мэнни Либер все расхаживал и говорил. Я ответил полушепотом:
– Да, но что нам делать с Метеоритным кратером?
Фриц предупреждающе мотнул головой в мою сторону: «Заткнись!»
– Так вот! – Мэнни сделал вид, что не слышал. – Другая наша проблема, главная проблема – это… отсутствие концовки для фильма «Христос и Галилея».
– Повторите, я не расслышал? – с убийственной вежливостью переспросил Фриц.
– Нет концовки! – вскричал я. – А вы не пробовали почитать Библию?
– Да были у нас эти Библии! Но наш сценарист не мог прочесть мелкий шрифт даже на бумажном стаканчике. Я видел твой рассказ в «Эсквайре» [207] . Очень смахивает на книгу Экклезиаста.
– Иова, – пробормотал я.
– Заткнись. Что нам нужно, так это…
– Матфей, Марк, Лука – и я!
Мэнни Либер недовольно фыркнул.
207
«Эсквайр» (Esquire) – мужской журнал, основанный в 1933 году. В нем публиковались многие знаменитые авторы, такие как Хемингуэй, Фитцджеральд, Норманн Мейлер, Тим О’Брайен и др.
– С каких это пор начинающие писатели отказываются от величайшей работы века? Срок исполнения – вчера, чтобы завтра Фриц мог возобновить съемки. Пиши хорошо, и когда-нибудь все это, – он обвел рукой вокруг, – будет твоим!
Я посмотрел в окно на кладбище. День был солнечный, но могильные камни мокли под невидимым дождем.
– Боже мой, – прошептал я, – надеюсь, этого не случится.
Это его доконало. Мэнни Либер побледнел. Он снова оказался там, в павильоне 13, в темноте, вместе со мной, Роем и глиняным чудовищем.
Не говоря ни слова, он помчался в уборную. Дверь со стуком захлопнулась.
Мы с Фрицем переглянулись. Там, за дверью, Мэнни явно было плохо.
– Gott [208] , – вздохнул Фриц. – Надо было послушаться Геринга!
Через минуту, шатаясь, Мэнни Либер вернулся, огляделся по сторонам, словно удивляясь тому, что комната все еще плывет, доковылял до телефона, набрал номер, сказал: «Заходи сюда!» – и направился к выходу.
Я остановил его у двери.
208
Господи (нем.).
– Насчет павильона тринадцать…
Мэнни поднес руку ко рту – похоже, ему снова стало дурно. Глаза округлились.
– Я знаю, вы собираетесь очистить павильон, –
затараторил я. – Но у меня там осталась куча вещей. А мне хотелось бы остаток дня провести с Фрицем – поговорить насчет Галилеи и Ирода. Вы не могли бы оставить там весь хлам, чтобы я мог прийти завтра утром и забрать свои вещи? А потом можете очищать павильон.Мэнни в задумчивости закатил глаза. Затем, прикрывая рот рукой, он сделал один короткий кивок: да, – обернулся и столкнулся нос к носу с высоким, худым, бледным человеком, входившим в кабинет. Они что-то сказали друг другу шепотом, после чего Мэнни, не прощаясь, ушел. Этот высокий бледный человек был Хоуп из финансового отдела.
Он посмотрел на меня, заколебался, затем с некоторым смущением произнес:
– Похоже, м-м-м, у нас нет концовки для вашего фильма.
– А Библию не пробовали почитать? – хором спросили мы с Фрицем.
Зверинец исчез, тротуар перед студией был пуст. Шарлотта, Ма и остальные пошли дальше, к другим студиям, к другим ресторанам. Таких, как они, по всему Голливуду наберется дюжины три. Хоть один наверняка знает фамилию Кларенса.
Фриц отвез меня домой.
По дороге он сказал:
– Загляни в бардачок. Футляр для очков. Открой.
Я открыл маленькую черную коробочку. Там, в шести аккуратных углублениях из красного бархата, лежали шесть блестящих стеклянных моноклей.
– Мой багаж, – сказал Фриц. – Все, что я сохранил и взял с собой в Америку, когда мне пришлось сваливать, имея при себе лишь ненасытный член и талант.
– Великий талант.
– Не надо. – Фриц легонько ткнул меня кулаком в голову. – Только оскорбления, недоносок. Я показываю тебе эти штуки, – он подтолкнул локтем коробку с моноклями, – как доказательство: не все потеряно. Все кошки, и Рой тоже, приземляются на лапы. Посмотри-ка, нет ли чего еще в бардачке?
Я нашел толстую копию рукописи.
– Если прочтешь и не выбросишь, станешь мужчиной, сынок. Это Киплинг. Иди. Приходи завтра, в два тридцать, в столовку. Поговорим. Потом, попозже, мы покажем тебе черновой вариант эпизодов «Христос с протянутой рукой» или «Для чего ты меня оставил?». Ja? [209]
Я вышел из его машины напротив своего дома.
– Зиг хайль! – сказал я.
– О, вот это уже лучше!
И Фриц укатил, оставив меня наедине с домом, таким пустым и безмолвным, что я сразу вспомнил: «Крамли».
209
Да? (нем.)
Вскоре после захода солнца я сел на велосипед и отправился в Венис [210] .
Ненавижу ездить на велосипеде по ночам, но мне хотелось удостовериться, что никто за мной не следит.
Кроме того, нужно было придумать, что я скажу своему другу-детективу. Что-нибудь вроде: «Помоги! Спаси Роя! Сделай так, чтобы его снова приняли на работу. Разгадай тайну чудовища».
При этой мысли я чуть было не повернул обратно.
Я уже представлял себе, как Крамли тяжело вздыхает, слушая мой невероятный рассказ, воздевает руки к небу, неторопливо потягивает пиво, топя в нем свое презрение к недостатку твердых, крепко сколоченных и остро заточенных фактов в моих речах.
210
Венис (Venice) – район на западе Лос-Анджелеса, известен своими каналами, пляжами и роскошной набережной. Каналы, как можно догадаться по названию, были прорыты по образцу итальянской Венеции.