Голодное пламя

– Как хорошо, что ты пришел. – Жанетт приняла от него стаканчик. – Пойдем ко мне?

Миккельсен пробыл у нее в кабинете почти час и рассказал, что получил дело Виктории Бергман, когда был еще не слишком опытен.

Конечно, ему было невероятно тяжело принимать участие в судьбе Виктории, но это дело убедило его: он правильно выбрал профессию.

Он хотел помогать девочкам вроде нее – да и мальчикам, попавшим в такую же беду, тоже, даже если те не были представлены в статистических данных.

– Каждый год мы получаем около девятисот заявлений о сексуальных посягательствах. – Миккельсен вздохнул и смял пустой стаканчик. – Процентов восемьдесят насильников, а то и больше – взрослые мужчины, и часто это кто-то, кого ребенок знает.

– И насколько это обычное дело?

– В девяностых годах проводили большое исследование среди семнадцатилетних. Оно показало, что каждая восьмая девочка подвергалась посягательствам.

Жанетт быстро подсчитала в уме.

– Значит, в обычном школьном классе есть по меньшей мере одна девочка, которая носит в себе темную тайну. А то и две. – Жанетт подумала о девочках из класса Юхана и о том, что он, может быть, знаком с кем-то, кто был грязно использован взрослыми.

– Да, так и есть. Среди мальчиков – один из двадцати пяти.

Оба посидели молча, обдумывая мрачную статистику. Первой заговорила Жанетт:

– И ты, значит, решил позаботиться о Виктории?

– Да, со мной связалась психолог из больницы Накки – у нее был пациент, за которого она волновалась. Но я не помню, как звали психолога.

– София Цеттерлунд.

– Знакомое имя. Да, так ее и звали.

– Это имя говорит тебе о чем-нибудь еще?

– Нет, а должно? – У Миккельсена сделался озадаченный вид.

– Психолога, который принимал участие в деле Карла Лундстрёма, зовут так же, как ту, с которой ты тогда разговаривал.

– Да, вот черт… Раз ты так говоришь. – Миккельсен потер подбородок. – Забавно… Но я говорил с ней только по телефону, пару раз, а я плохо запоминаю имена.

– И это всего лишь одно из многих совпадений в моем деле. – Жанетт провела рукой по разложенным на столе папкам и стопкам документов. – Оно запутывается все больше и больше. Но я точно знаю: все в этом деле каким-то образом связано. И постоянно всплывает имя Виктории Бергман. Что тогда вообще произошло?

Миккельсен подумал.

– Значит, София Цеттерлунд связалась со мной, потому что она много раз беседовала с этой девочкой и пришла к выводу, что ее жизнь требует радикальных изменений. Что это вопрос экстраординарных мер.

– Вроде защиты личных данных? Но от кого ее следовало защитить?

– От отца. – Миккельсен глубоко вздохнул. – Вспомни, что изнасилования начались, когда она была совсем малышкой, в середине семидесятых, а законодательство тогда выглядело совершенно по-другому. Тогда это называлось прелюбодеяние с потомком, и закон изменился только в 1984 году.

– В моих документах нет ничего о приговоре. Почему она не подала заявление на отца?

– Просто отказалась. Я много говорил об этом с психологом, но не помогло. Виктория сказала, что если мы дадим ход делу, она будет все отрицать. Единственное – мы задокументировали полученные ею повреждения. Все остальное было косвенными уликами и в те времена не расценивалось как достаточное доказательство.

– Если бы Бенгта Бергмана судили сегодня, каким был бы приговор?

– От четырех до пяти лет. И ему пришлось бы выплатить возмещение ущерба, где-то с полмиллиона.

– Времена меняются, – съязвила Жанетт.

– Да. В наши дни известно, как преступления такого рода влияют на жертву. Саморазрушительное поведение и попытки самоубийства не так уж редки. Во взрослом возрасте все подвергшиеся насилию без исключения страдают от тревожности и бессонницы, добавь сюда еще постоянное напряжение, которое затрудняет нормальные отношения с противоположным полом, – и ты поймешь, почему насильников заставляют выплачивать жертвам изрядные суммы. Действия взрослого попросту накладывают слишком большой отпечаток на жизнь ребенка.

– И за это надо платить. – Вероятно, ее слова прозвучали иронически, но Жанетт не смогла бы объяснить почему. Она надеялась, что Миккельсен ее поймет. – И что вы сделали?

– Психолог София Цеттерберг…

– Цеттерлунд. – Жанетт поняла, что Миккельсен не преувеличивал своих проблем с памятью на имена.

– Да, точно. Она считала очень важным, чтобы Виктория сепарировалась от отца и получила возможность начать новую жизнь, под новым именем.

– И вы это устроили?

– Да, нам помог судебный медик Хассе Шёквист.

– Это есть в моих бумагах. Каково это было – разговаривать с Викторией?

– Мы как-то сблизились, и со временем Виктория начала испытывать ко мне нечто вроде доверия. Может, и не такое, как к психологу, но, во всяком случае, хоть какое-то.

Глядя на Миккельсена, Жанетт понимала, почему Виктория чувствовала себя с ним в безопасности. Он излучал силу, и Жанетт была уверена, что он умеет позаботиться о детях. Как старший брат, который придет на выручку, если тебя обижают большие ребята. Глаза Миккельсена излучали серьезность, но было в них и легкое любопытство, заразительное, и Жанетт понимала, что он живет своей работой.

Иногда она и сама чувствовала нечто подобное. Желание сделать жизнь лучше, хотя бы в своем уголке земли.

– Значит, вы устроили так, что у Виктории Бергман появилась новая личность?

– Да. Суд Накки поддержал нашу линию и принял решение о грифе секретности. Я понятия не имею, как сейчас зовут Викторию Бергман, но надеюсь, что у нее все хорошо. Хотя, должен сказать, в последнем я сомневаюсь. – У Миккельсена был серьезный вид.

– Тогда у меня огромная проблема, потому что, подозреваю, Виктория Бергман – это та, за кем я охочусь.

Миккельсен непонимающе уставился на Жанетт.

Она коротко изложила, до чего они с Хуртигом успели докопаться, и дала понять, насколько важно найти Викторию. Хотя бы для того, чтобы вычеркнуть ее из списка подозреваемых.

Миккельсен обещал позвонить, если еще что-нибудь вспомнит, и они попрощались.

На часах было уже почти пять, и Жанетт решила, что София Цеттерлунд – старшая подождет до утра. Сначала Жанетт поговорит со своей Софией.

Она засунула документы в сумку и спустилась в гараж, собираясь ехать домой. Набрала номер, прижала телефон плечом и дала задний ход.