Голодные игры. И вспыхнет пламя. Сойка-пересмешница
Шрифт:
Расстреляв замок на двери ближайшего здания, Гейл и Лиг Первая открывают огонь по тросам, на которых висит сетка. Остальные держат Пита. Я бросаюсь к Боггсу, и мы с Хоумсом затаскиваем его в дом, проносим по чьей-то гостиной, обитой белым и розовым бархатом, по коридору, увешанному семейными фотографиями, и падаем без сил на мраморном полу кухни. Кастор и Поллукс заносят извивающегося Пита. Джексон удается надеть на него наручники, но от этого он приходит в еще большую ярость, и нам приходится запереть его в шкафу.
Хлопает дверь гостиной, кричат люди. Топот ног в коридоре. Мимо дома
– Гейл! – кричу я.
Он захлопывает за собою дверь и, задыхаясь, выжимает из себя только одно слово:
– Газ!
Кастор с Поллуксом затыкают щели полотенцами, а Гейл блюет в ярко-желтую раковину.
– Митчелл? – спрашивает Хоумс.
Лиг Первая качает головой.
Боггс сует мне в руки голограф и что-то говорит, но ничего не слышно. Я склоняюсь к Боггсу и слышу хриплый шепот:
– Не доверяй им. Не возвращайся. Убей Пита. Сделай то, ради чего ты сюда пришла.
Я отстраняюсь, чтобы заглянуть в глаза командира.
– Что? Боггс? Боггс?
Его глаза открыты, но он уже мертв. Кровь Боггса приклеила голограф к моей ладони.
Пит колотит ногами в дверь шкафа, однако его силы явно на исходе. Темп ударов замедляется, и наконец наступает тишина. Может, Пит тоже умер?
– Его больше нет? – спрашивает Финник, глядя на Боггса.
Я киваю.
– Уходим отсюда. Немедленно. Мы только что активировали целую улицу капсул, и, наверное, нас засекли камеры наблюдений.
– Тут уж можешь быть спокоен, – отвечает Кастор. – На каждой улице есть камеры, так что волну включили, как только мы приступили к съемкам ролика.
– Радио вырубилось почти сразу – похоже, враг применил электромагнитную бомбу. Ничего, я выведу нас к лагерю. Давай голограф, – Джексон тянется к прибору, но я прижимаю его к груди.
– Нет, Боггс отдал его мне.
– Не тупи! – рявкает она. После смерти Боггса она стала старшей по званию и, естественно, считает, что устройство должно достаться ей.
– Все верно, – замечает Хоумс, – перед смертью Боггс дал Китнисс доступ ко всем секретным материалам. Я сам это видел.
– Почему он это сделал? – Джексон не верит своим ушам.
Действительно, почему? Я вспоминаю события последних пяти минут, и мое сознание не может вместить в себя все эти ужасы – искалеченного, умирающего Боггса, безумную ярость Пита, мерзкую черную волну, проглатывающую окровавленного Митчелла. Я поворачиваюсь к Боггсу; ах, как он нужен мне сейчас! Внезапно становится ясно, что он – и возможно, он один – был на моей стороне. И больше никто. Я вспоминаю его последний приказ…
«Не доверяй им. Не возвращайся. Убей Пита. Сделай то, ради чего ты сюда пришла».
Что он имел в виду? Кому не доверять – мятежникам, Койн, людям, которые смотрят на меня прямо сейчас? Я не вернусь, но он должен был знать, что я не могу всадить пулю в голову Пита. Или могу? И должна ли? Неужели Боггс догадался, что на самом деле я хочу сбежать и лично убить Сноу?
Сейчас мне некогда разбираться, поэтому я концентрирую внимание на двух первых приказах – никому не доверять и двигаться
в глубь территории Капитолия. Но как это объяснить? Как сделать, чтобы голограф остался у меня?– Потому что я выполняю особое задание президента Койн. О нем знал только Боггс.
Джексон мои слова нисколько не убеждают.
– Какое еще задание?
Может, сказать правду? Вряд ли мне удастся придумать что-то более убедительное. Но нужно сделать так, чтобы в моих словах не было даже намека на месть.
– Убить президента Сноу – до того, как наши потери лишат нас возможности вести войну.
– Я тебе не верю, – говорит Джексон. – И, как старшая по званию, приказываю передать доступ к секретным материалам мне.
– Нет, – отвечаю я. – Это будет прямым нарушением приказа президента.
Половина отряда берет на мушку меня, другая половина – Джексон. Сейчас кто-то умрет. И вдруг слово берет Крессида.
– Это правда. Именно для этого нас и прислали сюда. Плутарх считает так: если нам удастся снять, как Сойка убивает Сноу, война закончится.
Джексон на минуту задумывается. Потом наводит ствол на дверь шкафа.
– А он тогда почему здесь?
Я не могу убедительно объяснить, зачем Койн отправила на такое важное задание парня с неустойчивой психикой, который к тому же запрограммирован меня убить. Джексон пробила огромную брешь в моих аргументах. Это конец. И снова на выручку приходит Крессида.
– Два интервью с Цезарем Фликерменом сняты в личных апартаментах президента Сноу. Плутарх считает, что Пит может провести нас туда.
Мне хочется спросить у Крессиды, почему она меня прикрывает, почему убеждает всех в моей правоте. Однако сейчас не время.
– Нужно уходить отсюда! – говорит Гейл. – Я с Китнисс. Если не хотите идти с ней, возвращайтесь в лагерь – но здесь нам оставаться нельзя!
Хоумс отпирает шкаф и вскидывает на плечо потерявшего сознание Пита.
– Готово.
– Боггс? – спрашивает Лиг Первая.
– Мы не сможем его взять. Он бы нас понял. – Финник вешает на плечо оружие Боггса. – Веди нас, солдат Эвердин.
Я не знаю, как и куда нужно вести, и поэтому с надеждой смотрю на голограф. Он включен, но толку от него немного. Времени разбираться с прибором нет. Я поворачиваюсь к Джексон.
– Я не знаю, как он работает. Боггс сказал, что ты мне поможешь, что я могу рассчитывать на тебя.
Нахмурясь, Джексон выхватывает у меня голограф и вводит какую-то команду. На экране появляется перекресток. Если выйдем через черный ход, попадем в небольшой дворик, за которым находится еще один жилой комплекс. Это план четырех улиц, которые образуют этот перекресток.
Пытаясь сориентироваться, я пялюсь на экран; на нем мигает множество символов, обозначающих капсулы – причем только те, о которых знает Плутарх. Голограф ничего не сообщил ни о минах, ни о черном гейзере, ни о сетке из колючей проволоки. Кроме того, здесь могут быть миротворцы, с которыми нужно разбираться, – ведь они теперь знают, где мы. Я прикусываю губу и понимаю, что все взоры направлены на меня.
– Надевайте маски. Возвращаемся тем же путем, каким пришли.
Тут же начинаются возражения. Я повышаю голос.