Голос ангела [сборник]

Родители уехали в Эстонию еще до распада страны и сейчас живут в Тарту. Живут хорошо, но с одной кручиной — не могут навестить родные места отца, слишком это дорогое удовольствие для пенсионеров. О беде, произошедшей с их дочерью, они не знают — Милена запретила брату даже думать о том, чтобы сообщить им. В периоды ремиссии она навещает мать с отцом, а те и заподозрить не могут, что что–то не так с их жизнерадостной и энергичной дочерью. Они не знают и о том, что с мужем она уже не живет, он бросил ее после того, как узнал о диагнозе — испугался, что это какая–нибудь разновидность СПИДа.

Брак Сурена распался сам собой, без трагедий и даже драм. Возможно, поэтому и с сыном, и с женой он в теплых отношениях.

— Я волк–одиночка, — сказал он, — меня не то чтобы не тяготит одиночество, я просто не замечаю его, это мое естественное состояние.

Я не решилась спросить его, почему же он тогда вздумал приударить за мной.

* * *

Вместо того чтобы войти в свою дверь, я позвонила в Ленкину.

Открыл Радж в белой тунике… или как там это у них называется.

До чего же иногда природе удается ее творение, думала я каждый раз, глядя на своего зятя.

— Аленушка! Наша мама пришла! — крикнул Радж в глубину квартиры. Русский фольклор — его конек.

— Вот только молочка не принесла, — сказала я.

— Ничего, у нас есть чай.

Он помог мне раздеться, а Ленка сразу утащила в кухню.

— Первым делом доложимся… — сказала она, набирая номер телефона. — Папулька, мама у меня, я подкараулила ее у лифта. Мне очень нужен ее совет. Чмок!

— Помнится, я с детства учила тебя говорить только правду…

— А я и не сказала ничего, кроме правды: ты у меня, остальное — детали. — Она порхала вокруг меня, готовя чай. — То, что ты пришла со свидания с другим мужчиной, еще не вся правда. Всей правды ты не знаешь даже сама. Она еще не случилась. А зачем папе полправды? Что он с ней делать будет? Додумывать остальное? Прогнозировать будущее? Изведется только и тебя изведет.

— Что бы я без тебя делала?

Ленка прижала мою голову к груди и чмокнула в макушку — совсем как когда–то это делала я.

— Жила бы себе как жила, в полной уверенности, что счастлива… Да ты и была по–своему счастлива.

— Что значит по–своему счастлива?

— Помнишь Жванецкого: когда другого не видел, наше во какое. Ну, прожила бы ты нынешнюю жизнь без любви… без чувственной ее составляющей, в следующей, возможно, подошла бы и к этой стороне.

— А что вы с Раджем будете делать в следующей жизни?

— Ну, ты думаешь, чувственная любовь — это предел роста? Познание любви — только самое начало. Чтобы выйти на духовные высоты, нужно начать с любви. А вершина любви — это абсолютно безусловная любовь.

— Что это значит?

— Когда любишь не за что–то… не за то, что мама, папа, брат… друг… не за то, что тебя любят, а просто — чтобы любить, чтобы насыщать другого любовью…

Я еще долго слушала дочь.

Надо же! Когда–то она нуждалась во мне, теперь — я в ней…

— Так что сказать папе?

— Что была в кино с Серафимой.

— Но это же… вранье.

— Нет, в данном случае это милосердие. Не терзай других, пока сама не разберешься в происходящем.

* * *

Выставка была очень интересной, несмотря на узкую профессиональную специализацию.

Сурен заметил, как заблестели мои глаза у стенда, на котором было представлено оборудование для многоцветной печати, и тут же — огромные фолианты, выполненные на нем, с репродукциями моих любимых импрессионистов.

Мы перекусили здесь же, на выставке, в уютном кафе, и Сурен спросил:

— Будет приличным, если я приглашу вас к себе в гостиницу? Это в двух шагах.

— Почему вы спрашиваете? Ведь сейчас это ваш дом. Разве вы не пригласили бы меня к себе домой?

Вместо ответа, он благодарно улыбнулся.

Гостиница была совершенно советской. Темные полированные поверхности шкафов, панелей, столов и спинок производили гнетущее ощущение казенности. Мне вдруг стало жаль Сурена, словно он был бесприютным сиротой.

Мы снова говорили, говорили…

Около семи я сказала, что мне пора, и он проводил меня до метро.

— Мы увидимся завтра? — Сурен держал мою ладонь в своей.

— Отгадайте с трех раз, как говорит моя дочь.

Он улыбнулся.

— Вы любите кино?

— Хорошее — да.

— Как вам… — И он назвал старую милую французскую комедию с Анни Жирардо.

— Где вы ее откопали? — удивилась я.

— Да все здесь же, неподалеку.

* * *

Спустившись в метро, я ни с того ни с сего решила заехать к мужу в институт. Я знала, что сегодня у него заседание кафедры, которое заканчивается около восьми. И это по пути.

Я села в скверике напротив. Было тепло. Еще не рассеялся дым костерков, в которых сжигали остатки осенней листвы. Еще не все птицы утихомирились на ночь.

Окна кафедры светились, машина мужа стояла среди немногих оставшихся на стоянке.

В восемь из института стали выходить его коллеги. Разумеется, я была знакома с каждым и с каждой из них, с некоторыми даже накоротке. Но мне не хотелось баламутить пустыми протокольными беседами то драгоценное состояние, в котором я пребывала после встречи с Суреном. И я осталась сидеть, дожидаясь мужа.

Он появился не один. Рядом была Валентина, его зам. Они подошли к стоянке. Валентина открыла дверь своей машины. Муж подошел к ней…

Почему я продолжала сидеть, я не смогу объяснить. Ведь, чтобы завести машину и отъехать, мужу понадобилась бы минута, не больше, и мне пришлось бы окликать его или бежать вслед…

Сначала я подумала, что они просто разговаривают. Но тут загорелось окно на первом этаже, и я отчетливо увидела, что мужчина и женщина, стоящие между двух автомобилей, слились в страстном поцелуе… Это было вам не «до встречи, милая» в щечку.

Когда заурчали оба мотора и машины скрылись за поворотом, у меня все еще стоял в глазах силуэт двух прижавшихся друг к другу фигур.