Голубое Сало

– Ешь.

Андреев зачерпнул с поддона и стал жевать. Появился работник с формой – плоским ящиком из золота. Магистр сложил в ящик куски голубого сала, поставил на подиум сахарницы, дернул рычаг Загудел нагреватель, запахло леденцами, и вязкая струя жженого сахара потекла в ящик.

– Все уверены, что человек – это альфа и омега всего сущего! – засмеялся магистр и покосился на Андреева. Андреев черпал ложкой с поддона, жевал и глотал. Жидкий сахар заполнил ящик. Куски голубого сала светились сквозь желтоватую вязкую субстанцию.

Магистр подождал пока сахар остынет, затем вставил ящик в черный кейс и вышел из основного входа лаборатории. Широкий коридор вел к лифту. Магистр подошел, отпер лифт ключом, вошел, нажал единственную кнопку. Лифт поехал вниз и вскоре остановился. Двери разошлись. Магистр шагнул из лифта в тесное, неправильной формы помещение с грязным кафельным полом, сплошь заставленное стеллажами с множеством небольших банок. В банках хранилась русская земля. Все банки были с подробными этикетками и располагались по алфавиту Слой пыли покрывал стеллажи.

Магистр пошел между стеллажами по извилистому проходу, скудно освещенному редкими лампами без плафонов, и после долгого плутания оказался в небольшом закутке. Здесь стояла раскладушка с рваными одеялами и замызганной подушкой, серая тумбочка, электроплитка с темно-зеленым чайником, стол-тумба, покрытый цветастой истертой клеенкой. За столом, на металлическом стуле сидел маленький человек с длинной белой бородой и в очках со сломанной дужкой. Он пил крепко заваренный чай из алюминиевой кружки. На столе в коричневой бумаге лежал кусок вареной колбасы, надкусанный батон белого хлеба и четыре куска сахара-рафинада.

– Здравствуй, Савелий, – проговорил магистр. – Наше вам, – кивнул Савелий, шумно прихлебывая из кружки.

Магистр стоял с кейсом в руке, молча глядя на сидящего.

– Ну что, принес? – спросил Савелий.

– Да.

– Сколько?

– Одиннадцать тысяч двести пятьдесят восемь платиновых грамм.

Савелий усмехнулся:

– Ты б еще миллиграммы подсчитал! Сколько кусков-то?

– Двенадцать.

– Нормально… – Савелий допил чай и стал заворачивать хлеб, колбасу и сахар в бумагу. – А то твои орлы сказали – семь. Семь! Курам на смех…

Он убрал сверток в тумбочку, протер запотевшие очки и посмотрел на магистра:

– Садись, батенька. В ногах правды нет.

Магистр поискал глазами, куда бы сесть. Савелий указал ему на раскладушку Магистр сел, раскладушка заскрипела под ним. Он положил кейс себе на колени и тяжело вздохнул.

– Что это ты, батенька, сопишь как корова стельная? Стряслось что?

– Да нет, все в порядке.

– Ой-ли? У вас – и все в порядке? У пауков в банке все в порядке быть не должно.

– Савелий, я с тобой посоветоваться хочу. – К вашим услугам.

– Понимаешь… – магистр вздохнул. – Не знаю с чего начать. Клубок какой-то…

– Начни с начала.

– Ты засахаренную руку Сола видел? На восьмом уровне?

– Батенька, я не только видел. Я ее раз двести пятьдесят лизал, когда приемщиком служил. Каждое утро, после общей молитвы. Помолимся Земле Теплой, потом приложимся – и на службу Хорошее время было.

– Понимаешь, со мной последние восемь суток что-то странное происходит. Вот мои руки – смотри, – магистр повернул к себе свои широкие белые ладони с пухлыми пальцами. – И вот каждый раз, когда я смотрю на них, – вот здесь, в запястьях, я вижу детские руки. Но золотые. То есть – в каждом своем запястье я вижу маленькую золотую детскую руку.

– Золотую? – спросил Савелий.

– Это как бы живое золото. Не металл. Они подвижны, как нормальные детские руки, но золотые, с таким красноватым отливом. И эти ручки имеют свой язык. Это не язык глухонемых, построенный на комбинациях пальцев, а язык, основанный на поворотах этих ручек. Они вращаются вокруг своих запястьев – вправо-влево, влево-вправо. Полные обороты, неполные, полуобороты, четвертьобороты – это их язык. Несложный. Я понял его сразу

– Сразу?

– Да-да. Два оборота по часовой – это буква А, два оборота против часовой – Е, полуоборот по часовой – О, против часовой – М, и так далее. Простой, совсем простой язык.

– И что тебе передают эти золотые ручки?

– Разное, разное. Иногда это короткие сообщения, иногда – длинные, очень длинные тексты.

– И какого рода сообщения?

– Ну, например: «Знай о втором прободении Марка». Или: «Половины шаров заставляют попробовать мясную картечь».

– А длинные тексты?

– Вот это самое… необычное. И я не знаю, что это такое.

– Ну, а что это за тексты?

Магистр достал из внутреннего кармана пиджака листки бумаги, развернул:

– Со вчерашнего дня я их стал записывать. Это – самый короткий текст. Послушай…

– Дай я сам прочту, – Савелий забрал у магистра листки, расправил на столе и стал читать.

Заплыв

– Цитата номер двадцать шесть, слушай мою команду! – низкорослый маршал войск речной агитации сипло втянул в себя ночной воздух и прокричал: – Зажечь факела!

Длинная колонна, выстроенная на набережной Города из мускулистых голых людей, качнулась, ожила еле заметным движением: тысяча рук метнулись к тысяче бритых висков, выхватили из-за ушей тысячу спичек и чиркнули ими по тысяче голых бедер.

Крохотные огоньки одновременно подскочили кверху, и через мгновенье маршал судорожно сощурил привыкшие к темноте глаза: факелы вспыхнули, языки пламени метнулись к темно-фиолетовому небу

Маршал придирчиво ощупал глазами ряды голых тел и снова открыл рот:

– Не меняя построения, соблюдая дистанцию, в воду вой-ти!

Построенная особым порядком колонна тронулась и. не слышно ступая босыми ногами, стала быстро сползать по гранитным ступеням набережной к черной неподвижной воде Реки. Вода расступилась и впустила в себя весь полк. Солдаты осторожно погружались в студеную сентябрьскую воду, отталкивались от каменистого дна и плыли в том же порядке, держа над бритыми головами ярко горящие факелы. Через минуту колонна выплыла на середину Реки, где быстрое течение подхватило ее и понесло.

Самым тяжелым условием в агитационных заплывах для Ивана был запрет перемены рук.

Плыть в ледяной воде он мог долго, но пять бесконечных часов держать в предельно вытянутой руке шестикилограммовый факел было по-настоящему тяжело. И как он ни готовился к заплыву, какими тренажерами не изнурял свою правую руку, – все равно к рассвету ее сводило мелкой дрожью и не было силы, способной обуздать эту проклятую дрожь. Инъекции, втирания, электромагнитная терапия не помогали.