Голубое стекло

Я уже собирался на следующий день сходить на свалку за железнодорожный переезд, как вдруг мне на глаза попалась отличная литровая консервная банка. Мысль заработала быстро и чётко. Если к ней приделать проволочную ручку, то не то что прокаливать — свинец можно будет плавить в ней и делать отливки.

Проволоки у нас было сколько угодно, я отыскал железную, помягче, пробил в бортике банки четыре отверстия, и скоро у меня в руках оказался отличный тигель, похожий на черпак. Я спрятал его в бочонок вместе со смесью и стал поджидать удобный момент для завершения опыта.

Момент представился в субботу во второй половине дня. Дядя ещё в пятницу уехал в командировку до среды, а тётя, заглянув ко мне в комнату, сказала:

— Никола, я сбегаю на базар за кукурузой, а то совсем нечем кормить кур. Там, на кухне, я поставила на плиту чайник. Ты присмотри, чтоб он не выкипел. И никуда не уходи — я быстро.

— Не беспокойся, тёть, всё будет в порядке, — сказал я. — Вот только кончу задачку и посмотрю.

Я услышал, как стукнула на дворе калитка, выждал, когда тётя уйдёт от дома достаточно далеко, и бросился в сарай.

Всыпать смесь в тигель было делом одной минуты. Смесь наполнила его почти до краёв.

Чайник на плите ещё не закипел, и я решил, что он мне не помешает — пусть закипает потихоньку, в нужный момент я его сниму.

Открыв дверцу топки, я расшуровал кочергой дрова, нашёл на углях самое горячее место и поставил тигель туда.

Время от времени я выдвигал свой черпак из топки, заглядывал в него. Смесь понемногу оседала, из серой превращалась в чёрную, пузырилась.

Всё шло по всем правилам химии.

Я в третий или в четвёртый раз вдвинул черпак в плиту, как вдруг из топки ударил толстой струёй такой бенгальский огонь, что меня отбросило от плиты метра на два.

Полуослеплённый, опалённый сухим жаром, я успел заметить, что чайник вместе с конфорками взлетел к потолку, по всей кухне разлетелись жирные чёрные хлопья, а дверца вырвалась из плиты и повисла на каких-то проволочках…

Опытом я занимался как был — в майке и в старых брюках. Грудь и плечи у меня почему-то вдруг зачесались, и когда я поскрёб их ногтями, с ужасом увидел, что с них лоскутьями сходит моя кожа, похожая на влажный пергамент.

Я бросился к зеркалу в коридоре. На лице не было ни бровей, ни ресниц. Волосы на голове обгорели и запеклись. Майка из белой превратилась в тёмно-коричневую.

Когда домой пришла тётя, она не узнала ни кухни, ни меня. И я никак не мог ей объяснить, что произошло, — губы у меня распухли и вывернулись, и от этого речь стала невнятной.

Я не ходил в школу около месяца. Я лежал в постели, и тётя прикладывала к обожжённым местам тряпочки, смоченные подсолнечным маслом. Дядя, выслушав отчёт о происшедшем, только и сказал:

— В жизни больше, старый дурень, не поддамся на его уговоры.

С химией было покончено раз и навсегда.

Заглянул Орька Кириллов, посо-болезновал мне и вынул из портфеля книжку.

— На, читай, чтобы не было скучно. Я уже прочёл. Это про полярные страны. Про путешествия. Ух, здорово! Не оторвёшься!

Я начал читать книжку нехотя.

Я не особенно любил про путешествия, но другого ничего под рукой не было. Однако чем больше я вчитывался в книжку, тем интереснее мне становилось.

На третий день я читал её уже не отрываясь, а когда дочитал до конца, то понял, что настоящий путь моей жизни должен проходить через полярные страны. И какидо дураком я был, что раньше не увлекался путешествиями! И почему эта книжка не оказалась в моих руках раньше?! Не было бы упущено столько драгоценного времени! Ох, только бы поскорее подняться с постели!

Книжку написал замечательный полярный исследователь Руал Амундсен.

Оказывается, ещё юношей (всего на пять лет старше меня!) он со своим другом прошёл на лыжах по самой большой ледяной пустыне на свете — Гренландии. Каким интересным был этот поход! И каким опасным! Сто раз они могли провалиться в огромные трещины, прикрытые снегом, могли быть съедены белыми медведями, могли заблудиться и вообще не выйти на побережье к людям, могли погибнуть в многодневной снежной пурге. Когда я читал про этот переход, я дрожал от холода, будто шёл по леднику сам. А ночёвки под открытым небом в спальных мешках в тоненькой палатке, обогреваемой примусом! А грозные полярные сияния, когда на чёрном небе вдруг с шелестом разворачивается тёмно-красное огненное полотнище, становится всё ярче, меняет цвет на оранжевый, жёлтый, зелёный, синий, фиолетовый, потом медленно гаснет, и наступает такая жуткая глухая тьма, что хочется закричать по-звериному и бежать без оглядки неизвестно куда… А они не бежали, а спокойно шли в этой темнотище, и всё это только для того, чтобы доказать себе, что они сильные.

Потом Амундсен плавал на корабле «Мод» к Северному полюсу, зимовал, затёртый льдами, и его несло течениями то на север, то на юг.

Потом он решил найти знаменитый Северо-Западный проход, который до него уже сто пятьдесят лет искали большие экспедиции. И он отправился за Полярный круг на крохотной парусно-моторной шхуне «Йоа», а вся экспедиция у него — семь человек.

Его назвали сумасшедшим и хотели даже арестовать, но он ночью тайком вывел свою «Йоа» из порта и скрылся от полиции. Он добрался до Арктического архипелага и зимовал там целых две полярные ночи, подружился с местными эскимосами, охотился с ними на оленей и в конце концов нашел-таки этот таинственный Северо-Западный проход и проплыл его из конца в конец. А потом покорил Южный полюс, обогнав английскую экспедицию капитана Роберта Скотта, и стал единственным человеком, побывавшим на обоих полюсах нашей планеты.

Я закрыл книжку и долго лежал, переживая прочитанное. Теперь благодаря Амундсену я знал, что мне нужно. И как только отвалились последние струпья с моих плеч и с груди, я начал заниматься тренировками.

Прежде всего я разделся до трусиков и осмотрел себя с головы до ног в большом зеркале, вделанном в дверцу шкафа.

Я бы не сказал, что у меня было хлипкое сложение, но всё-таки я сам себе не понравился. Руки слишком тонкие, почти без бицепсов. Брюшного пресса совсем не было. Плечи мягкие. Грудные мышцы едва-едва намечались. Единственное, что у меня было в норме, это ноги: крепкие, жилистые, с твёрдыми икрами. На физкультуре у меня по всем упражнениям стояли тройки, кроме бега. Бегал и прыгал я на пятёрку. Да. Надо срочно развивать в себе остальное. И особенное внимание обратить на общую закалку организма.

Первое, конечно, — это турник. Для укрепления рук и плеч. А для общей закалки — обливание холодной водой и бег по утрам.

Наш дом стоял на краю города, в слободе. В конце улицы начиналось огромное кукурузное поле, и тянулось оно километра на полтора, до самого селения Кенже. Вдоль поля, по окраине слободы, шла дорога. Жители Кенже ездили по ней только в воскресные дни — на базар. В будни дорога была безлюдна. Вот на этой-то дороге я и разметил для своих пробежек дистанцию длиной в три тысячи шагов.

Дома я занимался уроками и спал в отдельной комнате с земляным полом. Дом строили из пяти комнат, но денег хватило только на три. Из одной пустой комнаты сделали кладовку, в которой хранили продукты, а вторую отвоевал себе я. Там у меня стояли кровать с пружинной сеткой, маленький письменный стол, два стула и этажерка с книгами.

— Пусть привыкает к самостоятельности, — сказал дядя. — Своё собственное каждый человек бережёт больше.

И я привыкал к самостоятельности.

Чтобы никого не тревожить, я пролезал в свою комнату через окно. Оно смотрело прямо в сад, в ту его часть, где росли два сливовых дерева и груша. Рядом с грушей находилась водопроводная колонка, и теперь каждое моё утро распределялось так: я вставал в шесть и, переламывая желание ещё полчасика поваляться в постели, вылезал в сад. В саду я делал несколько гимнастических упражнений, чтобы размять мышцы и выгнать из головы сон. И когда тело становилось упругим и сильным, выходил на дистанцию. Я пробегал её медленной рысью, следя, чтобы дыхание сильно не учащалось и чтобы ноги не уставали сразу. Я старался распределить силы равномерно на все три километра, довольно быстро научился этому и в конце дистанции дышал только чуть-чуть чаще, чем в начале.