Голубой бриллиант (Сборник)

все стороны разбегались мелкие, едва заметные морщинки.

Дрожащие руки все медленней скользили уже не по животу, а

по груди, голова опускалась все ниже и ниже, и упавший локон

ее волос щекочущим током коснулся его лица. Холодный разум

подсказывал ему, что какие-то секунды отделяют их от

рискованной черты, переступив которую, он будет потом горько

раскаиваться. Он понимал ее и не осуждал. Ему вспомнилась

стремительная до агрессивности атака Инны. Как не похожи

эти две женщины, совершенно разные в своих чувствах. Он

догадывался, каких душевных усилий, быть может, даже мук,

потребовал от Тамары ее робкий поступок открыть перед ним

свое сердце. Она не из тех женщин, которые откровенно

предлагают себя мужику, повинуясь зову плоти. Ей нужна

прежде всего ласка, по которой втайне стосковалась ее душа.

И она готова отплатить взаимностью чувств. Он это понимал с

полной убежденностью, но принять ее дара не мог: сердце его

по-прежнему молчало с холодным равнодушием. А пепельный

локон все ниже и ниже, еще один миг, и трепетные губы ее

прильнут к его немного растерянному лицу, но именно в тот

самый миг его вежливый грудной голос упредительно

произнес:

– А вы не могли бы измерить мне давление? У вас есть

аппарат?
– Его внезапный бестактный, даже оскорбительный

вопрос ударил ее, как обухом по голове. Она резко вздернула

голову, выпрямилась и замерла в такой позе с закрытыми

глазами. Руки ее украдкой соскользнули с его тела и

опустились на ее колени. Он почувствовал себя неловко и

виновато, прочитав в ее беспомощно-растерянных жалобных

медленно открывшихся глазах просьбу о прощении.

С мучительным удивлением она тихо сказала:

– Давление у вас нормальное. И пульс тоже.

В колючих словах ее чувствовалось напряжение. И чтоб

как-то оправдать себя, он сказал устало и равнодушно:

– Понимаете - какая-то слабость во всем теле и

сонливость.

– После отравления это естественное состояние. Вам

надо уснуть и отдохнуть.
– В голосе ее звучали смущение и

обида.

93

Она встала и направилась в кабинет. Он торопливо

вскочил, надел рубаху и привел себя в порядок, направился

вслед за ней. Она все еще не оправилась от смущения и

собиралась уходить. Он понимал ее состояние и, осуждая

себя, старался как-то смягчить, развеять неловкость

положения.

– Вы хотите посмотреть портрет Дмитрия Михеевича?

Пожалуйста, проходите в мой рабочий цех.

Отформованный в гипсе портрет генерала стоял на

подставке рядом с незаконченной композицией "Девичьи

грезы". Тамара Афанасьевна взглянула на портрет нехотя и

вскользь, не скрывая своего равнодушия, тихо обронила лишь

одно слово "похож", а композицию даже взглядом не

удостоила, и в смятении вышла в прихожую. Расставаясь оба

чувствовали себя неловко и виновато.

После ее ухода Иванов не находил себе места. Он

метался по мастерской из комнаты в комнату, ругая не столько

генерала сколько себя. "Как глупо, дурацки я вел себя. И

Дмитрий хорош - специально ведь подослал. Зачем? Что я -

просил его? Наоборот, я не хотел. Ведь я обидел ее без всякой

к тому причины. Она с открытой душой... Ее можно понять. А я,

как последний чурбан, даже чаю не предложил, можно сказать,

выгнал доброго, душевного человека. Надо было посидеть,

поговорить. Может, она хотела душу свою раскрыть, ласковое

слово услышать от меня. Она гордая, совестливая женщина, а

я ее за Инну принял". - Он мучительно переживал

неожиданную встречу.

Телефонный звонок оторвал его от самобичевания.

Звонила легкая на помине Инна, поздравляла с Новым годом,

спрашивала, когда будем продолжать "Девичьи грезы?"

– Не знаю. Что-то я остыл к этим грезам, - равнодушно

ответил он.

– А у меня новость, - весело говорила Инна. - Мой

Аркаша задумал уехать за бугор. Насовсем. Только еще не

решил, в какую страну: в Штаты или Израиль.

– Вместе с вами? - совершенно машинально спросил

Иванов.

– Я не знаю. Хочу с вами посоветоваться. - Голос ее

игривый, веселый и беспечный.

– Я плохой советчик. Кстати, а чем ваш Аркаша думает

заниматься за бугром... с его-то профессией? Там своих таких,

небось, пруд пруди. Да и народ в этом деле грамотный, небось,

94

каждый второй классный специалист, да не только теоретик,

но и практик, - съязвил он.

– И я ему говорю. А он боится, что здесь скоро

гражданская война начнется. Вы же видите, что творится.

Магазины пусты, цены дикие! А как жить не миллионерам, а

простым смертным? Кстати, можете меня поздравить с

пробуждением.

– С чем?
– не понял Иванов.

– Да я же - дура - горло драла за демократов, на их

митингах "Долой!" кричала. На Ельцина, как на икону

смотрела. А он оказался таким же подлецом, как и Горбачев.

Из одной шайки. А демократы? Да это ж обыкновенные

жулики. Я никому уже не верю. А теперь что же - опять ходить

по другим митингам и тоже кричать "Долой!"? И ждать, когда

голодный народ выйдет на улицу и начнет громить всех

подряд? Пожалуй, уж лучше с Аркашей в Штаты. В Израиль я

не согласна, а в Штаты, чего ж - можно и попробовать. Не

понравится - назад ворочусь, когда тут все образуется. Это же

кошмар, что творится. Фильм выпустили под названием "Так

жить нельзя". Это про застойное время. А теперь я б хотела