Голубой бриллиант (Сборник)

спросить режиссера: "А так можно? Как мы сегодня живем?"

Вчера у нас у магазина в очереди за молоком женщина

умерла. Молока для внучки так и не досталось ей. И она с горя

Богу душу отдала... А эти губошлепые гайдары завтраками

народ кормят: мол, потерпите, завтра манну небесную

получим. Не небесную, а западную. Горбачев все обещал, а

теперь эти спасатели России...

Иванов терпеливо слушал ее бойкий монолог и думал о

Тамаре Афанасьевне: та ведь тоже за демократов голосовала,

а в Ельцине и сейчас еще не совсем разочаровалась, все еще

верит. И в Штаты не поедет. Нет, Тамара никуда не поедет.

Будет нищенствовать вместе со всеми, будет голодная

облегчать страдания больных, а родину не оставит в беде. В

Ельцине она просто заблуждается, заморочили ей голову

печать и телевидение. Она доверчивая и добрая.

Звонок Инны немного поправил его настроение. Не ее

поздравление порадовало Иванова, а то, что и такая активная

"демократка" наконец-то прозрела и даже дурой себя назвала.

А сколько таких дур отстаивают в очередях целыми дням, но

стесняются назвать себя дурами, стыдно им признаться, как их

бывшие кумиры обвели вокруг пальца, просто обманули. Но

океан лжи, в которой погружена наша страна, еще не

испарился, и миллионы дураков и дурех еще барахтаются в его

95

мутных

водах,

захлебываясь

газетными

и

радиотелевизионными нечистотами. Что касается таких, как

Инна, то черт с ней - пускай выматывается хоть в Израиль,

хоть в США. Жалко молодежь, доверчивую и беззащитную,

отравленную ядом лжи, секса и жестокости. Потерянное

поколение. И, пожалуй, не одно.

Обычно в квартире Иванова редко раздавался

телефонный звонок. Иногда по несколько дней кряду телефон

молчал, и сам он никому не звонил. Но сегодня день был не

обычным - первый день нового года. И не успел Алексей

Петрович положить трубку после разговора с Инной, как снова

телефонный звонок и незнакомый, но приятный и как будто

даже взволнованный женский голос:

– Здравствуйте, Алексей Петрович. Это Маша Зорянкина

поздравляет вас с Новым годом. И мама тоже присоединяется

к моему поздравлению. Мы от души желаем вам крепкого

здоровья и творческого взлета на радость людям. Я еще раз

была на выставке и нахожусь под впечатлением вашей

скульптуры, - выпалила она залпом, очевидно, заранее

приготовленные слова.

И эти такие простые, обыкновенные фразы так

обрадовали и взволновали Иванова, что у него перехватило

дыхание, и он ответил лишь после продолжительной заминки:

– Спасибо, Маша, я очень тронут вашим вниманием, -

сдерживая свою возбужденность, пробормотал он тихим

голосом. И уже оправившись, торопливо и радостно, опасаясь,

чтоб она не положила трубку, продолжал:

– Я очень рад вашему звонку, очень-очень. Ваше мнение

о моей работе мне дорого. Да-да, дорого, - зачем-то повторил

он, поспешно подыскивая другие слова, которые помешали б

ей прервать этот разговор. Он немного лукавил, говоря об ее

оценке его "Первой любви"; для него дорог был вообще ее

звонок, которого он, сам того не подозревая, так долго и

терпеливо ждал.
– Я вас тоже сердечно поздравляю и желаю

вам большого светлого счастья на всю вашу долгую жизнь, -

говорил он порывисто. Передайте мои поздравления Ларисе

Матвеевне и добрые пожелания.
– Тут же без паузы: - Как вы

встретили Новый год? Расскажите, пожалуйста?

И в этом "пожалуйста", произнесенном проникновенно,

как мольба, Маша не могла не уловить и глубокий смысл его

слов, и его душевного волнения, и желание продолжать

приятный для них обоих разговор. Он верил в биотоки,

действия которых уже испытывал на себе еще на фронте. И

96

теперь был уверен, что его состояние взволнованной радости

передается и ей.

– По-семейному, в составе трех женщин: мы с мамой, да

наша Настенька. Распили бутылку шампанского и в начале

первого легли спать. У вас, наверно, было веселей? - В

вопросе ее ему послышался какой-то подтекст.

"Хочет знать, с кем встречал. Или просто спросила для

приличия?" - подумал Иванов и решил уклониться от излишних

деталей.

– В семье своего фронтового друга встретил. Пили тоже

шампанское, пели песни, которых нынешнее поколение не

знает и не поет, ругали перестройку и ее творцов и тоже в

первом часу разошлись по домам. Какое уж тут веселье, когда

ничего хорошего новый год не сулит.

– Да, окаянное время, - грустно согласилась Маша. -

Почти по Бунину - "Окаянные дни". Читали?

– Совсем недавно купил. Вы правы - почти по Бунину.

Когда-нибудь кто-то напишет вот так же о проклятой

перестройке, - сказал он и подумал: "А может, она за

демократов, как Тамара Афанасьевна? Непохоже, коль

бунинские "Окаянные дни" вспомнила".

– Мне мама рассказывала, что у вас много интересных

работ. Она в восторге.

Алексей Петрович понял намек и решил не упускать

момент:

– Не доверяйте рассказам других. Лучше лично

удостовериться. Заходите в любое удобное для вас время. Я

почти всегда дома. Иногда выхожу за хлебом.

– Спасибо за приглашение, я им обязательно

воспользуюсь, - охотно и с готовностью ответила Маша.

– И не откладывайте в долгий ящик. А то у меня глина

сохнет, - говорил он уже весело и непринужденно.

– Глина? Что за глина?