Голубой бриллиант (Сборник)

Погасить конфликт можно было в самом начале

решительными действиями президента Горбачева. Но это

было не в его интересах, вернее не в интересах окружавшего

его армянского лобби. Не в интересах западных спецслужб, у

которых Горбачев был марионеткой...

Генерал самоуверенно замолчал. Он считал свою версию

неуязвимой, но владыке она показалась неубедительной,

поскольку генерал не привел никаких доказательств.

– А вы не упрощаете?
– очень вежливо спросил владыка.

– У вас есть какие-то факты, подтверждающие ваши слова? До

Карабаха, как мне помнится, был Сумгаит. .

– Ну и что? Какое это имеет отношение к Карабаху?
–

решительно возразил генерал.

– По-моему, ты, Дмитрий Михеевич, смотришь на

проблему слишком прямолинейно, - поддержал епископа

Иванов и, чтобы не превращать этот сложный запутанный

104

вопрос в дискуссию, добавил: - Самое мерзкое, что из-за чьих-

то амбиций, из-за националистических экстремистов льется

кровь невинных, беззащитных, беспомощных.

– Да-да, вы, Алексей Петрович, совершенно правы. Все

по Евангелие: "И восстанут народ на народ..."

– Так что ж, выходит, это рок, воля судьбы, владыко?
–

сказал Иванов, но епископ не успел ответить, генерал его

опередил:

– Какой там к черту рок!

– Не чертыхайся в святой обители, - с улыбкой напомнил

Иванов, - не богохульствуй.

– Прошу извинить меня, владыка, - смутился генерал.

Епископ снисходительно сделал вид, что не заметил, и

тут же продолжал отвечать Алексею Петровичу:

– Если хотите, то в определенном смысле

предначертание судьбы. Мина, которая сегодня взорвалась в

нашей стране, была заложена в октябре семнадцатого.

– Каким образом? Не вижу связи, - сказал Якубенко.

– Революция насильственно бросила народ в безверие, -

все так же ровно отвечал владыка. - Наш народ веками

воспитан в вере, она стала неотъемлемой частью духовности,

его нравственного облика. "Не укради, не убий" проповедовала

церковь. Революция развязала в человеке животные

инстинкты, отпустила нравственные тормоза, разрешила и

красть, и убивать.

– Извините, владыка, а разе до революции не крали и не

убивали?
– В голосе генерала звучали торжествующие нотки.

Он решил, что своим вопросом загнал оппонента в угол. Но

владыка нисколько не смутился, словно даже ожидал этой

реплики:

– Было, но не как правило, а как исключение. Там

преступник осознавал, что он делает плохо, и часто истинно

раскаивался. Вы, наверное, знаете притчу о двенадцати

разбойниках и их атамане Кудияре? В народе она

утверждалась как песня. Ее превосходно исполняет Евгений

Нестеренко. У меня есть диск с записью, и мы можем затем

послушать. Так вот - после революции люди творили зло, будь

то в гражданскую войну или в последующие годы, и не

признавали, что они творят зло, напротив, были убеждены, что

творят добро, потому что были лишены духовного начала: все,

мол, дозволено, и пошел брат на брата.
– Иванов слушал их

без особого интереса и не хотел новой бессмысленной, как он

считал, дискуссии: все равно каждый останется при своих

105

убеждениях, при своей вере. Он понимал, что сегодня люди

остро чувствуют и переживают трагедию страны и народа и

при встрече друг с другом только об этом и говорят, и каждый

вслух или мысленно спрашивает: а что будет дальше, когда и

чем окончится этот бардак? И как во время их встречи в его

квартире-мастерской Алексей Петрович решил, как говорится,

"сменить пластинку".

– Друзья!
– сказал он бодрым, веселым голосом и обвел

дружеским взглядом хозяина дома и гостя.
– А можем мы хоть

один час не говорить о политике?

– Не можем, и не только не говорить, но и думать не

можем, потому что дело идет о судьбе каждого из нас и всей

страны, - ответил ему генерал.

Иванов скорбно вздохнул и устремил задумчиво-

мечтательный взгляд в сторону лампады. Спокойный тихий

огонек изредка моргал легкой вспышкой и навевал благостное

умиротворение души. Иванову хотелось отрешиться от

бесовской суеты, от мерзостей перестроечного бытия,

погрузиться в покойное созерцание нерукотворной красоты

природы, непостижимой величавости мироздания. Мысли его

спугнул тихий и ясный голос владыки:

– Настало время подумать о душе. До сих пор мы

заботились о плоти, а душу отдавали на растерзание дьявола.

– Если вы под дьяволом имеете в виду Останкинскую

башню, то я с вами полностью согласен, владыка, -

миролюбиво сказал генерал.

"Нет, не можем не говорить о политике не только час, но

и минуты", - сокрушенно подумал Иванов и сказал, обращаясь

к Дмитрию Михеевичу:

– Мы с владыкой верим в бессмертие души, а ты -

генерал Якубенко, веришь?

– В каком смысле? Как понимать? - Несколько

удивленный взгляд Дмитрия Михеевича устремлен на

епископа. Тот отвечал сразу:

– Умирает плоть человека. Душа же отделяется от тела и

уходит во Вселенную. Человек продолжает жить в другой

сфере. Через много лет или столетий душа его вновь

появляется на нашей грешной земле во плоти другого

человека.

Владыка умолк и направил на генерала тихий

просветленный взор. Якубенко молча размышлял. Он уже

прежде слышал это от Алексея Петровича. Брошенная тогда в

его душу подобная мысль не была им всерьез воспринята. Он

106

счел ее приятной фантазией, поскольку она не имела под