Голубой бриллиант (Сборник)

упрямо молчал, и его молчание было подозрительным. Тогда

Алексей Петрович решил сам позвонить ей на работу. Увы, ее

не оказалось на месте. Он назвался и просил передать Марии

Сергеевне о своем звонке. Это было в полдень. Она не

звонила. Его охватило непонятное волнение: что-нибудь

случилось или обиделась? Ожиданием звонка довел себя до

изнеможения и вечером позвонил ей домой. К телефону

подошла Лариса Матвеевна, он не отозвался и положил трубку

и потом не мог себе объяснить, почему он это сделал.

Постеснялся? А собственно чего?

На другой день Маша позвонила. Он торопливо бросил

инструменты и, как на пожар, побежал к телефону.

– Здравствуйте, Алексей Петрович. Прошу прощения за

беспокойство, но больше не могу, - звучал ее нежно журчащий

и такой родной голос.
– Вы на меня обиделись?

188

– За что, Машенька? Я вам звонил на работу. Разве вам

не передали?

– Я эти дни не была в редакции: у меня ангина. Вы могли

позвонить мне домой. Я очень ждала. Слышите: очень-очень.
–

Голос ее звучал взволнованно решительно: она откровенно

проявляла нетерпение, и это радовало Иванова.

– Я тоже рад вас слышать и ждал вашего звонка. Все эти

дни я тоже из дома не выходил.

– Вам нездоровится?
– Тревога прозвучала в ее голосе.

– Что вы, Бог миловал. Нахожусь в состоянии

творческого запоя. Встаю в восемь, а в девять уже начинав

долбить гранит, только искры сверкают и осколки летят во все

стороны. И так ежедневно по двенадцать часов с коротким

перерывом на обед. К вечеру так умаюсь, что по ночам руки

гудят. - Зачем же вы себя так нещадно изнуряете? Я вам

запрещаю. Слышите?

– Я ж вам говорю: у меня творческий экстаз.

– Но так же нельзя, я вас очень прошу. А то пожалуюсь

вашему начальству.

– Которого у меня нет. Но мне осталось совсем не много,

самая малость, всего дня на три, и потом буду отдыхать. Ведь

я слово дал, задачу поставил.

– Кому вы дали слово?

– Самому себе. А слово - закон. Я слов на ветер не

бросаю.

"Ах, зачем я это сказал: сочтет за хвастунишку". Она не

сочла, произнесла одобрительно:

– Похвально, конечно, и редко в наш век. Вот бы

нынешним властелинам пример с вас взять. А над чем вы так

героически трудились? Или это секрет?

– Пусть пока будет тайной и будущим сюрпризом... для

вас. Когда встретимся, тайна станет явью.

– Заинтриговали. Но я молчу и с нетерпением жду

встречи.

В Маше жил дух свободы, независимости в личной

жизни, и в этом она видела свое преимущество перед

знакомыми женщинами, повязанными брачными узами. Но

периодически на нее обрушивалась тоска, чувство

неудовлетворенного желания. Не было ощущения полноты,

томила какая-то половинчатость и неопределенность. В

искренности Иванова она не сомневалась и знала, что он

терпеливо и бессловно ждет от нее ответных чувств. Он ей

189

определенно нравился, но вначале она сдерживала себя, и

чем крепче нажимала на тормоза, тем сильнее в ней

разгоралось желание броситься в поток необузданных

страстей.

Встреча произошла через три дня. В полдень он

позвонил ей в редакцию, не надеясь застать ее. Но она сама

взяла трубку.

– Рад вас слышать, - были его первые слова.
– Как ваша

ангина?

– Все в порядке - улетучилась, не оставив следов.

– Вдвойне рад, значит, есть надежда на встречу?

– Конечно, - твердо и весело ответила она. - Как

прикажете.

– Приказов вы от меня никогда не услышите. А видеть

вас я хочу всегда. Хоть сейчас.

– Насчет "сейчас" надо подумать. А вот в конце дня

неплохо бы. - В голосе и в словах ее он уловил нотку

неопределенности. Спросил:

– Есть проблемы?

– Проблем никаких нет. Но я хотела бы явиться к вам

тоже с сюрпризом. Словом, если мой сюрприз будет к концу

дня готов - я приеду. В любом случае позвоню.

Положив трубку, он поспешно направился в магазины:

надо было что-то раздобыть к столу по случаю такой

необычной встречи с сувенирами с обеих сторон. Его

сувениром был ее портрет, выполненный в граните. А ее? Он

не знал и не пытался разгадать: приятней получить сувенир

неожиданный.

Когда такая вспышка любви возникает между юными

сердцами - это естественно. Но он опытный в житейских и

сердечных делах - о Машином опыте ничего не знал, - почему

же он на склоне лет вдруг почувствовал себя двадцатилетним?

Да, да, вспоминал Алексей Петрович, такое с ним было в

сорок шестом году, когда влюбился в Ларису, тогда еще даже

не Зорянкину (девичью фамилию Ларисы Матвеевны он не

помнил). С тех пор ничего подобного с ним не случалось.

Сердце словно было законсервировано на эти долгие годы, и,

казалось, уже навсегда.

Теплилась надежда - тихая, тайная, - что когда-нибудь

появится его голубой бриллиант. Но бриллианты надо искать.

А он не искал, он ждал, полагаясь на судьбу. И судьба

сжалилась над доброй и терпеливой душой. Теперь он

мысленно убеждал себя, что Маша - не случайность, что она и

190

есть дар судьбы. Не зря же она - дочь его первой любви, ее

родная кровь. Нет, это, конечно же, не случайно. Потому-то и

установились теплые, сердечные, доверительные отношения,

словно они знают друг друга с самого детства.

Маша позвонила в начале седьмого и восторженным