Голые люди

И все же я смог собрать в кулак всю свою волю и недюжинную храбрость и потребовал:

– Немедленно развяжите меня! Иначе я буду жаловаться господину майору!

Но дикарь меня не понял. Он начал раскачиваться и напевать что-то на незнакомом мне языке, и я решил, что он поет ритуальную песню перед жертвоприношением.

Однако в тот момент, когда я готов был уже воззвать к помощи, в пещеру вошли другие дикари. Они окружили меня и с любопытством рассматривали.

Я старался разглядеть дикарей вблизи. Должен вам сказать, что зрелище совершенно голого и не стесняющегося своей наготы человека вызывает в интеллигентном бизнесмене отвращение. Правда, женщины были исключением. Одна из них – тонкая как тростинка, изящная и маленькая, вовсе не показалась мне слишком голой. Я бы скорее назвал ее приятно обнаженной. Как я потом узнал, эту девушку звали Люба.

Пока я разглядывал дикарей, в моем сознании послышался голос:

– Не надо так обо мне думать. Я стесняюсь.

Кто мог произнести эти слова?

Я не успел ни о чем догадаться, как в пещеру вошел пожилой японец с длинными, свисающими на грудь, черными тараканьими усами и в коротких штанах. Из-за пояса у него торчала рукоять ножа. Я сразу догадался, что этот японец здесь главный. Как говорится, среди слепцов и одноглазый – король.

Вновь пришедший обратился ко мне на своем языке, и я опять ничего не понял. Но голова моя, старая умная голова, начала работать. Что общего, задала она себе вопрос, между пожилым японцем и голыми людьми совсем другой расы? А ничего общего!

Значит ли это, что японец каким-то образом влился в эту группу людей и даже смог их себе подчинить?

– Да! – услышал я у себя в мозгу тот же голос. – Именно так!

Я обвел взглядом лица дикарей, и мне показалось, что хрупкая девушка, которая мне так понравилась, незаметно прикрыла веки, как бы давая мне знак, что она меня понимает.

Японец рявкнул что-то, обратившись к самому пожилому из дикарей – робкому и сутулому мужчине, который, как я вскоре узнал, тоже был переводчиком-телепатом. И его называли По-из.

По-из посмотрел на меня, и тут же в моем мозгу прозвучал другой, его голос:

– Господин великий вождь нашего народа спрашивает, откуда вы пришли и что вам здесь нужно?

– Я требую меня сначала развязать, – приказал я.

Мои слова были переведены, потому что японец нахмурился и оскалился.

Два дикаря склонились ко мне и начали распутывать лианы, а голос переводчика проговорил в моем мозгу:

– Господин великий вождь просит вас, чужестранец, вести себя достойно и не убегать.

Я смотрел на их великого вождя, и у меня родилась гипотеза: а что если это один из тех японцев, которые остались в самых диких местах еще со времен войны и которых находят порой на Филиппинах или Калимантане? Их забыли, потеряли, а они, будучи безмерно преданы своему императору и присяге, продолжают служить теням забытой войны, ожидая, что о них вспомнят и их отыщут.

А если так, то японец, конечно же, случайно столкнулся с племенем.

«Может быть, вы правы, – услышал я голос в своей голове. – Но ваши мысли не совсем понятны. Кто такой японец, кто такой император?»

Я попытался ответить также мысленно, но в этот момент в нашу беседу вмешался сумасшедший музыкант и начал громко петь.

Японец ткнул его в бок кулаком, и музыкант покорно отошел к стене.

Я был развязан. Но мои руки и ноги затекли так, что я не мог ими шевельнуть. Наверно, мои страдания донеслись до мозга Любы и По-иза. Они склонились ко мне и стали массировать мои конечности. Я постарался сесть и только тут понял, что я так же обнажен, как и прочие дикари.

– Что такое?! – вскричал я, возмущенный таким произволом. – Немедленно приказываю возвратить мне одежду! За кого вы меня принимаете?

Но дикари не поняли моего возмущения, а японец, если и понял, то предпочел игнорировать мою просьбу.

В таком ужасном и унизительном положении мне еще никогда не приходилось пребывать. Я схватил с пола клок сена и прикрылся им, однако, как вам известно, я склонен к полноте, и потому этот клок скрылся под моим животом без видимого эффекта.

Никто не смеялся, ведь они не знали одежды!

Может быть, они не племя, думал я, отступая в темный угол пещеры, а банда сектантов-нудистов?

– Нет, – послышалось у меня в голове. – Мы не сектанты-нудисты. Мы вынуждены быть обнаженными из высоких соображений.

– Это ваше собачье дело, – согласился я.

Все смотрели на меня с интересом, но никто не намеревался мне помочь.

– Кто это меня раздел? – спросил я, не подумав, что в моем поясе было двести долларов – мой неприкосновенный запас.

Голос в моем мозгу разъяснил мне, что я раздет по приказанию господина вождя. Так я и думал.

– Вы говорите по-английски? – спросил я японца.

– Мало-мало, – ответил он скорее от неожиданности, чем от желания в этом признаться.

– Ты служил в охране лагеря для военнопленных? – спросил я, не давая японцу опомниться.

– Всего полгода, – ответил японец по-английски.

– И с тех пор все в наших местах?

– Я не буду отвечать, – огрызнулся японец. Но он уже ответил, выдал мне все свои маленькие секреты. Отныне он не представлял для меня интереса.

– Пойдем река, – сказал японец по-английски. Его английский был ужасен, но все же можно было понять. – Не убегай. Я быстро бегать, я имею нож.

Он показал мне штык, надеясь меня испугать.

– Пойдешь с нами, – приказал японец пожилому переводчику по имени По-из.

Я сделал несколько шагов и оказался на площадке перед пещерой. День был в самом разгаре. Я надеялся, что с того берега реки за мной уже наблюдают встревоженные глаза моих коллег-этнографов. Ведь, наверно, организованы поиски и армейские вертолеты спешат сюда, чтобы спасти мою скромную персону.

Я стоял и не делал следующего шага.

Почему этот старый негодяй пошел со мной к реке? Не потому ли, что счел удобным убить меня подальше от пещеры, не на глазах у дикарей?

В тот момент я не знал, конечно, насколько безраздельна власть старшего унтер-офицера Сато над племенем голых людей, и полагал, что он с ними вынужден считаться.

– В его сердце нет намерения убить тебя, незнакомец, – услышал я в мозгу голос переводчика По-иза. – Он желает знать о тебе.

Верить или нет?

– Верить. – Переводчики могли читать мысли. И меня это не удивило. Мой дядя Сони, в период его вооруженной борьбы с английскими колонизаторами, однажды услышал внутренний голос, который подсказал ему не выходить на следующий день на демонстрацию. Он подчинился голосу. А демонстрация была расстреляна англичанами.