Горечь рассвета

Она появилась всё такая же невыносимо красивая и невысказанно несчастная.

— Кто вы? Я никогда ранее не видела вас здесь, — дрожащим голосом спросила девушка, завидев молодого человека, что стоял неподвижно на том самом месте, где она любила сидеть. Что-то странное, смутно знакомое было во всём облике мужчины, но из-за волнения не могла понять, что именно. Да и что может быть знакомого в совершенно постороннем человеке?

Он повернулся, и девушка заметила грусть в глазах незнакомца. В ней самой было слишком много боли, поэтому тех, кто близок по духу, узнавала с полувзгляда. Захотелось утешить, прижать к груди, словно сына, которого у неё никогда не было, и твердить, что всё будет хорошо, всё ещё можно исправить, главное не отчаиваться и верить. Но она, конечно же, ничего из этого не сделала, потому что, на самом деле, не умела утешать.

— Я просто путник, который решил отдохнуть на этой поляне, — сказал мужчина, глядя в её глаза. — Надеюсь, не возражаете?

— Конечно же, нет, а вы давно уже здесь стоите? — спросила первое, что пришло на ум. Наверное, разумным было бы уйти домой, но девушка не хотела возвращаться туда, где ей так плохо.

— Несколько часов.

— Я не помешаю вам, если тоже здесь побуду? Я много лет каждый день прихожу на это место. Оно как будто заряжает меня энергией и силой жить дальше. Что-то магическое и волшебное живёт на этой поляне.

— Почему я должен быть против? Да и кто я такой, чтобы нарушать традиции, чтимые долгие годы? — усмехнулся незнакомец.

Она подошла и стала напротив, практически вплотную. Он не отошёл, не отвел взгляд. Несколько долгих мгновений они стояли, глядя друг другу в глаза, будто счастье всего мира зависело от того, как долго они смогут так простоять. Она заметила, как красивы его карие глаза, а он наслаждался её красотой — истинной, необыкновенной. Красивее её не сыщешь во всём мире, и он старался насытиться божественным светом, что окружал девушку.

Но всему наступает конец, и вот крик птицы разрушил волшебство, заставил их разорвать зрительный контакт.

— Куда вы направляетесь?

— В далёкие страны, — только и ответил он.

— Вас там кто-нибудь ждёт? — спросила, хотя, на самом деле, больше всего боялась его положительного ответа.

Он тихо рассмеялся, всё также вглядываясь в её лицо, желая навсегда запечатлеть в сознании её образ, чтобы при желании в любой момент воскрешать в памяти.

— Никто и никогда меня нигде не ждал и, как мне кажется, ждать не станет.

Она почувствовала, что задыхается — такое было с ней впервые. Она и до этого знала многих мужчин, воспоминания о которых отвратительным червём разъедали душу, но такого как это незнакомец встретила впервые.

— Хотите, я буду вас ждать? — спросила, удивляясь своей внезапной смелости.

Заметила, как от удивления округлились его глаза.

— Неужели у такой красивой и молодой девушки, как вы, нет других забот и желаний, как ждать чужого человека? — парень казался озадаченным.

Она ничего не ответила, лишь подошла ещё ближе и дотронулась дрожащими пальцами до щеки, покрытой колючей щетиной. Ему так отчаянно захотелось поцеловать её ладонь, но он сдержал непрошеный порыв: не стоит позволять себе лишнего, ведь ещё несколько часов, стоит только ночи опуститься на землю, он снова окунется в беспросветную тьму своего проклятия.

— Почему ты молчишь? Не хочешь, чтобы я ждала тебя? — Неожиданная настойчивость, так несвойственная девушке, заставила отбросить все правила приличия.

Он сглотнул подступивший к горлу ком и сказал:

— Очень хочу, но ты же ничего не знаешь. Обо мне ничего не знаешь. Вдруг я чудовище, которое съест твою душу, не поморщившись?

— Пусть так, но я знаю, что ты почему-то очень дорог мне, а это уже немало. Может, мы встречались в бесконечности прошлых жизней? А, может, встретимся когда-нибудь вновь. Это совсем не важно. Есть только здесь и сейчас.

Он почувствовал, как горячие, обжигающие слёзы наполнили его глаза. Он так любил её, так сильно желал обладать ею. Оберегать и защищать от всех невзгод, что выпали на её долю: от пьющего, безвольного отца; от злой мачехи, ненавидящей падчерицу всеми фибрами своей души; от мерзкого, похотливого сводного брата, что приходит каждую ночь в её чулан и иногда, парень знал это, приходил не один — от всех этих мерзостей хотел уберечь и защитить, но что может глупое, подчинённое воле полоумной старухи дерево? Хотел оградить от бедности и тяжёлого, каторжного труда. Много желаний было в его душе, но он ни одно из них воплотить не смог бы, как ни пытайся — с наступлением заката снова станет тем, кто призван впитывать слёзы отчаяния той, что любил больше жизни. Он, который обречён на вечное заточение в своей деревянной тюрьме, не имеющий возможности защитить даже самого себя, ничего не сможет дать той, кто так отчаянно нуждалась в защите.

И он молчал, не сумев найти слов, чтобы высказать всё это. Он не знал, как избавиться от ведьминого проклятия, а без этого все слова были бессмысленны.

Она поцеловала его, сначала робко и нерешительно, без надежды на взаимность. В этот поцелуй, парень почувствовал это всем своим естеством, она вложила всю свою боль и горечь, все невыплаканные слёзы и рухнувшие надежды. Он почувствовал, как одинокая слеза потекла по его щеке. Прошло несколько мгновений, и мир перестал существовать, сузившись до точки.

— Нам лучше остановиться, — резко отстранившись от девушки и тяжело дыша, сказал он.

Видел, как постепенно рассеивается туман желания в её огромных глазах, а ему на смену приходит извечная боль и обида.

— Я недостаточно красива? Я не нравлюсь тебе? — Голос треснувший, печальный, впитавший в себя всю боль, что копилась в душе долгие годы.

— Нет, ты что? Не думай так, не смей! — выкрикнул и стал на колени возле той, которую боготворил. — Ты самая красивая из всех, кого я видел. И я люблю тебя, люблю слишком давно, с первого взгляда. И эта любовь не иссякнет в моём сердце даже, когда я буду умирать.

— Слишком давно? — недоверчиво спросила, глядя сверху вниз и перебирая рукой непослушные русые кудри, что с наступлением тьмы снова станут ветвями любимого дерева. — О чем ты говоришь? Мы ведь так недавно познакомились.

Он уткнулся лбом в её живот и заплакал. Плакал так горько, как не пристало мужчине, но не мог больше сдерживаться — всё горе, тоска о прошлом, печаль о несбывшемся вырывались наружу, угрожая затопить бурным потоком всё вокруг.

— Каждый день, в любую погоду, ты приходишь в одно и то же время на эту поляну, — говорил сквозь душившие рыдания и не знал, хочет ли, чтобы она услышала его откровения. Боялся, что посчитает его полоумным — выжившим из ума идиотом. — Ты проводишь тут несколько часов, прислонившись к одному единственному дереву. Всегда одно и то же дерево.

Она растерялась и замерла. Откуда он мог знать об этом? Это был её секрет, так бережно хранимый в самой глубине подсознания. Никто и никогда не должен был его узнать! Даже брат не ведал, не говоря уже об отце и мачехе. А этот парень знал, вот только откуда? И где, ради всего святого, это дерево? Только сейчас заметила, что любимого дерева, хранителя всех секретов и единственного друга, нет на поляне. Неужели ошиблась и впервые в жизни пришла не туда?

— Откуда ты об этом знаешь? — только и смогла спросить, потому что мысли путались, сплетаясь в причудливые узлы.