Горькая полынь моей памяти

Арслан с Элей лично ничего не обсуждал, но за столом перед приездом Дамира и после отъезда часто повторял, что сыну в Штатах тяжело приходится. Чужая страна, много работы, а он один-одинёшенек там. Здесь все свои, рядом, поддерживают друг друга, а он – один. Работает, стремится к лучшей жизни для своей семьи, и всегда выразительно смотрел на Элю. Она сразу передумывала делиться с мужем своей бедой. Правда, чем он поможет, только нервничать зря будет.

Если ребёнок Дамира, а Эля на это надеялась изо всех сил, то он родится здоровеньким.

Зарима через день присылала ссылки из интернета о том, как врачи ошиблись – настаивали на аборте, а малыш родился здоровеньким. Совсем здоровеньким. Или – как специально обманули молодую девушку, ровесницу Эли. Сказали в роддоме – ребёнок со страшным синдромом родился, хотели, чтобы она отказ написала. Девушка не написала, ведь это её ребёночек, и она будет любить его любым. Выписали, а дома оказалось, что младенец здоров.

Сколько таких случаев! Ужас! «Куда только государство смотрит», сокрушалась Зарима.

Как ребёнка убьёшь? Он шевелится уже, ножками стучит ночами, а днём спокойненько спит. Ему невыносимо больно будет! Разве можно живого человека убить? Собственного ребёнка?

Правда, когда Зарима переставала говорить, Эля начинала сомневаться, и с каждым днём всё больше и больше. Особенно, когда врач прямо сказал, что шансов на рождение здорового «плода» нет. Он выставил свекровь из кабинета, начал рассказывать всё, что ждёт Элю и её ребёнка. Рассказывал так, что у Эли не осталось никаких сомнений – если ребёнку не суждено жить, значит, и рожать его незачем.

А Дамир? Что Дамир? Эля знала, она одна на свете, это её и только её жизнь. Несправедливая и жестокая, но её.

Она ускользнула от Заримы, собрала все бумаги, выписки, обследования, что у неё были, и добралась в Областную больницу, в педиатрическое отделение, к Наталье Сергеевне. Та всегда была доброй к Эле и казалась очень умной. Детей лечит, значит, точно скажет, будет ребёнок жить или нет.

Наталья Сергеевна долго перебирала листочки, посмотрела результаты исследований, потом повела её в отделение патологии новорожденных к Андрею Геннадьевичу. Его Эля помнила – несколько раз убиралась в их отделении. Он едва здоровался с санитарками, но они-то заведующего в лицо знали и побаивались.

– Сама-то ты чего хочешь? – спросил заведующий после такого же долгого изучения документов.

– Хочу, чтобы ребёнок был здоровым.

– Значит, родишь другого, а этот здоровым не будет.

– Умрёт? – уточнила Эля.

– Умрёт.

– Что можно сделать?

– Чтобы жил – ничего, а вот для тебя, дорогая моя, можно.

Элю записали на прерывание беременности без всякой очереди, как бывшего сотрудника, Наталья Сергеевна и Андрей Геннадьевич договорились. Всё необходимое, сказали, сделают на отделении.

– Дамир знает? – спросила Наталья Сергеевна, когда оглушённая, всё ещё до конца не верящая в происходящее, но твёрдо решившаяся избавиться от обречённого эмбриона, Эля шла по привычному педиатрическому отделению. – Чего ждали-то?

– Не знает, – Эля надулась.

– В смысле?

– Ни к чему его волновать…

– А ты здесь, выходит, на пляже мартини попиваешь?

– Нет! Но…

– Скажи мужу, Эля. Ты обязана сказать, понимаешь? Это и его ребёнок. Вам необходимо всё обговорить, решить вместе, вдвоём. Как ты собираешься планировать следующую беременность, если не разберётесь в этой ситуации?

– Не собираюсь я ничего планировать…

– Очень плохо, а надо планировать и думать, когда рожать и от кого. Скажи мужу, сегодня же. Поняла меня?! Он должен принимать участие в решении судьбы своей жены и своего ребёнка.

– А если это не его ребёнок? – взвизгнула Эля, в ужасе от самой себя. Проговорилась!

– Ну ты даёшь… Ну, Файзулин, ну попал...

– Не говорите Дамиру! И Равилю тоже не говорите!

– Не скажу, – Наталья Сергеевна пожала плечами. – Дело не моё, к тому же врачебная тайна, видишь, я в белом халате, – показала на халат, успокаивающе придержала Элю за локоть. – Клятву Гиппократу давала, – усмехнулась она. – А Юнусова я не вижу, – женщина равнодушно мотнула головой. – Но с мужем поговори. Поняла меня? У Файзулина, слава богу, мозги на месте, в отличие от его мамаши.

Эля тогда засомневалась, что Наталья Сергеевна не видит Юнусова. Если у неё не поменялось расписание дежурств, то Равиль появляется у Файзулиных в любой день, только не в её выходные.

Считалось, что Равиль ухаживает за Каримой. Только как-то странно он ухаживал. Не обнимал, не целовал, никуда не приглашал. Иногда сидел рядом, фильм смотрел или разговаривал о чём-нибудь отвлечённом, не значимом, например, об учёбе, информатике, новом историческом сериале, и всё на этом. Кариму никуда не отпускали - сидела, как на привязи, - а ей семнадцать лет. В кинотеатр мог бы позвать или погулять, или в ресторан. Но нет… Единственное, что делал Равиль Юнусов – строго смотрел на «невесту», будто она во всех прегрешениях виновата. Эля сразу бы сбежала от такого взгляда. Даже Арслан так никогда на дочь не смотрел, а этот пялил глаза, словно Карима ему денег третий год должна.

Всё в поведении Равиля и Каримы было странным для Эли и глупым. В чём она не сомневалась – Юнусов продолжает встречаться с Натальей Сергеевной. Уж так мужчины устроены, им мало за ручку держаться, а Кариму и за руку держать нельзя.

Надо было Эле смолчать в тот вечер, убежать утром тайком, не сказав ничего. Пока бы её нашли, если бы нашли, всё было бы кончено. Сказала, как ещё было объяснить, куда от Заримы сбежала. Арслан взбесился, наорал на невестку, чтобы та не смела уезжать без предупреждения. Ещё раз попробует, не посмотрит на живот, выпорет! Протянет по-отцовски вдоль бёдер, может, ума прибавится у бестолковой. Угораздило Дамира жениться на эдакой дубине. А если что-то случилось бы? Где её искать? Город огромный, Эля не местная, года не прошло, как с севера переехала. Пришлось рассказать.

Зарима разревелась, обозвала Элю убийцей, а потом ушла куда-то. Вернулась почти ночью - Эля как раз сумку собирала в больницу, решив не звонить Дамиру. Сама справится, и не с таким справлялась.

– Пойдём, – сухо сказала Зарима. Эля пошла следом, чего не пойти. Не убьют же её.

На заднем дворе, в столярной мастерской свёкра, среди вкусно пахнущих свежеструганных опилок, соседская кошка родила котят. Слепые, они тыкались тёплыми, маленькими тельцами в мать, слабенько попискивая.

– Топи, – заявила свекровь, поставив перед опешившей Элей ведро.

– Зачем? – Эля уставилась на Зариму.

Зачем топить котят? Пусть растут, и кошка соседская, значит, и котята их. Обыкновенная, серая, страшная немножечко, зато крысыловка отменная, может, и котята вырастут полезными. А нет… всё равно Эля топить никого не собиралась. Жалко!

– Ребёнка убить можешь, значит, и котёнка сможешь, топи.

Эля посмотрела на котяток, взяла одного в руку, поднесла к ведру… Маленький комочек был горячим-горячим, разводил лапки в разные стороны, бессмысленно тыкался розовым носом в палец Эли, попискивал. Он был живой, ворочался от страха или холода, от того, что его забрали от тёплого бока мамки.