Горькая полынь моей памяти
Шрифт:
Равиль ещё год назад сказал, что с Иванушкиной расстался, их больше ничего не связывает, ни с кем ничего не связывает. Карима верила, не было повода не верить своему мужчине. Но ведь она не глупенькая принцесса, у мужчин есть желания… Папа, даже живя с мамой, ночуя с ней в одной спальне, проводит время с Дашей – и это только то, что известно Кариме… Иногда он остаётся в городе, а где и с кем – неизвестно.
Что мешает Равилю поступать точно так же? Иначе, почему Иванушкина так уверенно сказала: «Если я захочу, этот мужчина обеспечит меня всем, на что я пальцем укажу»? Мама Иванушкиной всем рассказывала, что дочка купила жильё в строящемся доме, скоро заедет в свою квартиру.
Её словно в воду ледяную окунули. Карима тонула в этой воде, судорогой сводило ноги, руки, грудь, дыхание. Не смогла даже заплакать, ресницы, будто инеем заледенелые, тяжёлые, горят от колючей, режущей корки льда.
«Сейчас посмотрим». Иванушкина сказала: «Сейчас посмотрим». Что она имела в виду?
– Мама, я пойду? – неопределённо пробурчала Карима, пряча виноватый взгляд.
– Водителя возьми, – всё, что услышала в ответ.
– А ты?
– Такси вызову, или папа заберёт, должен же кто-то мне составить компанию в поедании миси-супа.
– Суп мисо, мама.
– Ох, вечно я всё путаю. Миси, мисо… Поезжай, дочка.
Карима рванула к выходу, сказала водителю, куда её везти, сжалась, как пружина, готовая ко всему на свете, и уставилась в окно.
«Посмотрим. Сейчас». Вот и посмотрим.
У Равиля сегодня отгул, папа сказал – предсвадебные хлопоты. У жениха тоже два костюма, нужно уладить вопросы с поездкой в Турцию, с гостиничным номером, где предполагается первая брачная ночь…. Много дел, очень много. Иванушкина, знающая наверняка, что нужно плоти и крови живого мужчины, может быть одним из пунктов плотного графика Юнусова Равиля.
Карима позвонила в домофон, Равиль открыл не сразу. Взбежала на третий этаж, лифт ждать не было сил, ворвалась на лестничную площадку и уставилась на растрёпанного жениха, в удивлении смотрящего на гостью.
– Проходи, – он улыбнулся лишь краешком губ, Карима заглянула в тёмные, сердитые глаза, проигнорировала недовольство, скользнувшее в глубине взгляда, и вошла в квартиру.
Чисто, пахнет домашней едой, будто только-только женщина вышла за порог. Бросила взгляд в спальню, кровать заправлена, покрывало натянуто, шторы приоткрыты. Солнечный луч скользит через всю комнату, задевая угол изножья кровати и ковра на полу.
– Ревизия завершена? – услышала спокойный голос Равиля, сжалась. Неужели так заметно? Она ведь старалась... Улыбнулась приветливо, сделала вид, что случайно ехала мимо, и вот… просто так… будто между делом…
– Я не контролирую! – вырвалось помимо воли у Каримы, выдав самою себя.
– Маленькая, ты можешь контролировать, – он нагнулся, оставляя острожный поцелуй у уха. – Имеешь право. – Имеет? Она имеет право? Контролировать мужчину? – Надеюсь, ты голодна? Мама только уехала, столько наготовила, что я не съем за неделю.
– А я, значит, съем?
– Ты у меня худенькая, маленькая, тебе можно немножечко объесться.
«Худенькая», «маленькая», «у меня» – Карима теряла весь свой воинственный настрой, смотрела в лицо Равиля и невольно начинала улыбаться. Он так серьёзно смотрит, как учитель на экзамене, а сам улыбается внутри карего взгляда. Уж она-то знает – улыбается.
И они поели. Готовила действительно тётя Зухра, только у неё получается настолько вкусный эчпочмак! Карима даже рецепт записывала, стояла рядом, запоминала, а не выходит. Равиль результаты искренне хвалил, это добавило уверенности, что у неё получится. Обязательно!
Девушка встала после сытного
обеда, убрала посуду, протёрла со стола и начала мыть посуду. На кухне установлена посудомойка, но чаще она простаивала, никакого смысла нет копить по два – три дня грязную посуду, быстрее помыть руками. Раз – и всё.– Сыта? – Равиль упёр руки в стол с обеих сторон от Каримы, навис за спиной, она чувствовала его дыхание в макушку и тепло, растекающееся сладкой истомой по всему телу.
Карима сдержанно кивнула, опасаясь спугнуть нечаянную близость, в то же время, пугаясь её. Они одни, никто им не помешает. Равиль позвонил папе, пообещал привезти невесту домой к вечеру, водителя отпустили.
Карима видела руки, упирающиеся в стол, длинные, сильные пальцы, косточку у запястья, выступающие вены на кистях и предплечьях. Равиль придвинулся ближе, одной рукой обхватив Кариму за пояс, прижимая к себе, другой всё так же опираясь о столешницу. Сердце остановилось, а потом забилось, затрепетало, как крылья бабочки – быстро-быстро, безостановочно. Откинула голову на плечо Равиля, чувствуя губы и опаляющее дыхание на шее по линии роста волос, убранных в хвост.
Одним движением Карима оказалась перевёрнута лицом к Равилю, усажена на столешницу с нешироко раздвинутыми ногами. Сам мужчина устроился между, поглаживая девичьи бёдра под шёлковым платьем средней длины. Резинка для волос оказалась отброшена в сторону, а пальцы Равиля перебирали пряди, едва касаясь кожи головы, поглаживая ушную раковину. Мочку же он целовал, задевая языком нежное место за ухом, опускаясь ниже.
Карима пискнула, невольно пододвинулась к краю, бесстыдно обхватывая ногами талию Равиля. Она упиралась в мужской пах, и это было… волнительно. Настолько далеко они никогда не заходили. Равиль не позволял себе ничего, кроме поцелуев, не таких и долгих, если верить тому, что читала Карима, а она не смела настаивать. Да и нестерпимого желания не возникало, наверное, от того, что жених не форсировал события, относясь с бережностью и деликатностью к Кариме.
Сейчас всё менялось, переворачивалось, плыло. Стены покачивались в зыбкой дымке, Карима ловила губами лёгкие поцелуи Равиля, тянулась за ними, обхватывала плечи, скользила руками по шее, путала пальцы в густых волосах. Он легко сжал зубами нижнюю губу Каримы, огладил языком. Девушка чуть не задохнулась от острой ласки, приоткрыла рот, впуская, едва успевая за напором губ, рук, тела.
Глаза широко распахнулись, когда она почувствовала ладонь на своём белье, сначала у тоненькой резинки на краю, а потом ровно по центру. Равиль поглаживал пальцами, другой рукой привлекая к себе за поясницу, всё ближе и ближе. У Каримы не было сил отказаться, она отдавалась умелым ласкам, бесстыдно потираясь о мужскую руку.
Если сейчас, прямо сейчас Равиль настоит на близости, она ничего не сможет сказать, лишь кивнёт, соглашаясь. Особенно, когда на груди платья расстегнулся ряд мелких пуговичек, и мужская рука скользнула под кружево полупрозрачного бюстгальтера, слегка сдавливая сосок. Карима выгнулась от острого ощущения, такого пронзительного, отчаянного, что не заметила, как ещё шире раздвинула ноги, давая доступ Равилю.
– Не пугайся, маленькая, не бойся, – прошептал Равиль, скользнув пальцем под трусики Каримы. Полыхнуло стыдом и пронзительным удовольствием. – Не пугайся, – Карима бы испугалась, но как же хорошо.
Хорошо. Хорошо. Хорошо. Замечательно!
Она задыхалась, стонала, ёрзала, впилась поцелуем в губы Равиля, с восторгом принимая ответ. Сходила с ума от всего, что происходило с ней, не отдавая себе отчёт в происходящем, пока нереальное, внеземное ощущение не взорвало мир Каримы вдребезги.