Горький сладкий плен
Шрифт:
А’алмар исчез. Вероятно, его кто-то приютил в своем шатре. Вероятно, Канаэ Лиэ. Больше некому.
Обернувшись, я иронично вскинула брови: Э’эрлинг хмуро бродил вдоль кромки болота, в котором нашел последнее пристанище его верный железный друг.
— Даже не надейся, — сказала я. — Он там похоронен навеки. Сам утонешь, но не достанешь.
Пленник стиснул зубы.
— Не понимаю я этого твоего извращенного желания запереть себя в клетке.
— Если ты плюешь на традиции своего народа, — гневно начал Э’эрлинг, — это не значит, что и другие должны…
— Если кто-то на тебя
А’алмар, скорее всего, был там — лежал в постели без штанов, с яйцами, блестящими от лечебной мази. Глядя на Канаэ, казалось, что у нее эмоциональный диапазон как у домашних тапочек, но о своих пациентах она заботилась — этого у моей знахарки было не отнять.
Пыхтя, как сердитый еж, Э’эрлинг упорно шел за мной по пятам. И чего, спрашивается, увязался?
— Триса, — догнав меня, эльф зашагал рядом. В его голосе, в очертании напряженных плеч я заметила нерешительность, робость, даже смущение, словно он собирался спросить о чем-то неловком.
— Никогда не называй меня так прилюдно, — строго погрозила я указательным пальцем. — Никогда. Слышишь?
В глубине моего подсознания в который уже раз за эти дождливые дни жалобно заскулил щенок по имени Туман.
Э’эрлинг пожевал губы. Волосы серыми сосульками висели по бокам его лица. С их кончиков на обнаженную грудь текли струи воды. Моя одежда вымокла насквозь и прилипла к телу, а килт пленника даже не потерял форму.
— Зачем тебе мы? — наконец спросил эльф. — Я имею в виду… — он запнулся, подбирая слова. — С самого начала ты привела меня к себе в шатер, чтобы…
Э’эрлинг снова принялся кусать нижнюю губу.
— А с другими? С ними ты собираешься сделать то же самое? С А’алмаром? С О’овулом? Я имею в виду… Ну… То же самое, что и со мной? Или они… Они тебе интересны? Я имею в виду…
Дождь заливал глаза, но я все равно заметила румянец на его скулах.
— Ты держишь их, чтобы тоже… как и со мной? Или…
Он вдруг остановился и за плечо развернул меня к себе.
— Почему я? — выпалил Э’эрлинг, сморгнув капли дождя, осевшие на ресницах. В ожидании ответа он замер и впился в меня напряженным взглядом.
— Не понимаю, о чем ты, — протянула я из вредности, хотя прекрасно понимала, что он так неуклюже пытается до меня донести. — Балбочешь что-то бессвязное. Скажи нормально.
Э’эрлинг открыл рот, вздохнул, затем стиснул зубы, так, что на лице заиграли желваки. После снова попытался заговорить, но в последний момент отступил и спрятал глаза.
Мы продолжили путь и через пару метров вошли в шатер целительницы.
Глава 24. Э’эрлинг
Глава 24. Э’эрлинг
А’алмар нашелся в палатке этой странной женщины, целительницы. Он сидел на тюфяке в углу, завернувшись в плед, держал в руках кружку с каким-то напитком (горячим, потому что от кружки поднимался рваный дымок) и выглядел неприлично довольным жизнью. Улыбался, стрелял глазами, весело болтал. Срамота!
Когда они зашли под крышу — сначала ситхлифа, а Э’эрлинг следом — А’алмар вздрогнул и вскочил на ноги,
но потом расслабился и вернулся на матрас, словно был в этом лагере не пленником, а дорогим гостем.А еще он посмотрел на Э’эрлинга таким понимающим, красноречивым взглядом и растянул губы в такой лукавой, хитроватой ухмылке, что тому сразу стало неловко. И вроде Э’эрлинг не был совсем уж обнажен, но внезапно почувствовал себя абсолютно голым. Все потому, что на лице старого приятеля огромными красными буквами было написано: «Я знаю, чем вы занимались, оставшись наедине».
Уши Э’эрлинга вспыхнули. Не хотелось, чтобы друг считал его распутником, сбросившим килт перед первой встречной.
— А мы тебя повсюду ищем, — проворчала ситхлифа.
Целительница предложила ей чаю, но Триса скривилась и жестом приказала А’алмару следовать за ней. Тому, похоже, очень понравилось в гостях, ибо с насиженного места он снялся с видимой неохотой.
Перед тем, как покинуть палатку, А’алмар еще раз улыбнулся приютившей его хозяйке. Возмутительно! Разве приличные пленники так себя ведут?
Кстати, почему Триса завет А’алмара к себе? Почему не подселит его к О’овулу?
Как они смогут повторить то, чем занимались, если в шатре с ними будет третья лишняя пара глаз?
Или повторять Триса собирается не с ним, а с новой жертвой?
Все внутри Э’эрлинга воспротивилось этой мысли. Снова он почувствовал прилив странной необъяснимой злости.
В голове всплыл их с А’алмаром недавний разговор.
«Полакомилась, то есть утолила не физический голод, а плотский. Речь о постели. Я не прочь чтобы она мной так полакомилась».
Руки сами собой сжались в кулаки. Э’эрлинг покосился на друга с подозрением. На его враждебный взгляд А’алмар ответил беззаботной улыбкой.
Дождь, к слову, закончился. Небо выплакало все слезы, положенные на сегодня, и солнце выглянуло из дыры в облаках истершейся золотой монетой, не слепившей глаза.
Кто-то остановил Трису и отвел в сторонку — один из ее воинов, молодой мужчина приятной наружности. Его Э’эрлинг тоже окинул оценивающим взглядом.
О чем они говорят?
Не смотрит ли этот мужик на свою госпожу с интересом?
Между ними что-нибудь было?
Внезапно ему показалось, что все вокруг жаждут забраться в постель к этой красивой женщине. А почему, собственно, нет? У Трисы такая гармоничная фигура. Грудь при ходьбе волнующе покачивается. Под туникой ни корсета, ни даже нижней сорочки — когда соски набухают, их сразу видно под тонкой тканью. И улыбается ситхлифа так, что мозги превращаются в кисель. Конечно, все ее хотят. Вопрос в том, кого хочет она сама?
Почему его это волнует?
И не волнует его это вовсе!
И даже если второго раза у них не будет, он совсем не расстроится. Совсем!
Э’эрлинг обнаружил, что до боли впивается ногтями в мякоть ладоней.
Мерзкий мужик (сперва Э’эрлинг посчитал его красивым, но теперь ясно видел: тот еще урод) передал Трисе письмо и, слава богиням, удалился.
Правильно, вали отсюда! Нечего крутиться рядом с его жен… кхм… тюремщицей. Да, именно это он и хотел сказать. Рядом с его тюремщицей.