Горький ветер

— У тебя есть предчувствие, Тэф? — спросил Дейв Раш. — Вы все такие, чертовы валлийцы. Все дьявольски суеверны.

— Тебя ведь, как шахтера, освободили от службы. Почему же ты не остался на шахте?

Эванс поднял глаза к небу:

— Я хотел выйти из темноты.

— Ты не очень-то хорошо подумал, когда выбирал для этого момент.

— Знаете, там, в шахте, находишься в постоянном страхе. Я подумал, что оставляю его там. Я решил, что здесь меня либо убьют, либо нет. Я не торговался со смертью за жить,потому что смерть это то, что присутствует здесь постоянно. Она ожидает повсюду, и она угнетает нас.

— Да, тебе надо бы съездить домой ненадолго.

— Наверное, — согласился Эванс. — Но мне почему-то кажется, что я туда уже не вернусь. У меня постоянно такое чувство, что что-то непременно случится.

— У нас у всех такое чувство, — сказал Дансон. — И это означает еще один чертов денек! А это значит, что мы живы!

Эванс засмеялся вместе со всеми. Он наклонился и толкнул Дансона в плечо. Долгая передышка не пошла ему на пользу, как другим. Он по-прежнему был бледным и изможденным, а его руки, когда он зажигал сигарету, тряслись, как у старика.

В секторе Сельона обстрел был очень сильным. Скоро деревня превратилась в груду щебня. И передняя, и резервная линии окопов несколько раз были полностью разрушены, так как неприятель засек их и вычислил все «просто до миллиметра», как сказал Брейду капрал Стивенс. Как-то рано утром снаряд попал точно в передовой наблюдательный пост, а потом наступила тишина. На посту были лейтенант Булок и еще двое — Бремнер и Эванс.

Том и Ньюэз поползли к посту под пулеметным огнем. Они добрались туда и начали копать. И офицер, и Бремнер были мертвы, но Эванс, погребенный под четырехфутовым слоем земли, оказался живым. Во рту и в горле у него было полно земли, и они пальцами доставали ее оттуда. Чуть ли не целый час прошел до того момента, когда в легкие попал воздух.

Они решили, что Эванс умрет, если ему не оказать срочную медицинскую помощь. Поэтому, хотя и было совсем светло, они подняли его и побежали через нейтральную полосу. Им нужно было преодолеть две сотни ярдов. Немецкие пулеметчики открыли огонь, и пули изрешетили землю позади. Трижды хлопнуло ружье, и потом огонь внезапно прекратился. Немцы давали им спокойно пройти.

Эванса отправили на медицинский пост в Рилуа-сю-Колле. Врачи объявили его везунчиком и снова отправили в окопы. Упавший всадник должен сразу же снова сесть в седло, а испытавший шок должен опять стать под шквал огня. Сержант Таунчерч был такого же мнения. Он проводил в жизнь принцип еще одного шага. И спустя лишь двадцать два часа он назначил Эванса устанавливать проволочные заграждения.

— Эванса брать нельзя, — сказал капрал Стивенс. — Он слабак, ему вообще не следовало бы быть на передовой.

— Вы это о всяких его судорогах и корчах? Он просто прикидывается. Дурака валяет, как и всегда.

— В понедельник он был заживо похоронен на наблюдательном посту. Ньюэз и Маддокс откопали его.

— И что с того? Только когда он будет похоронен мертвым,ему будет позволено отлынивать от службы. А до этого он будет делать то, что положено.

Так что Эванс отправился ставить проволоку в пятидесяти ярдах на нейтральной полосе, таща на себе катушку с колючей проволокой. В ту ночь все десять человек, включая Таунчерча, были обстреляны немецким патрулем. Они вернулись с двумя ранеными. Таунчерч доложил об одном пропавшем. Этим человеком был рядовой Эванс.

— В него попали? — спросил капрал Эдман.

— Не в него! — ответил Таунчерч. — Он отлично смылся, вот что он сделал. Я всегда говорил, что он бездельник.

Через несколько дней Эванса нашли в церкви в Бассероше и привели назад под арестом. Он предстал перед полевым трибуналом по обвинению в дезертирстве. Сержант Таунчерч дал показания против него. То же самое сделал и жестокий врач на Рилуа. Он заявил, что Эванс умственно и физически здоров. Естественно, что теперь Эванс был совершенно тихим. Больше не дергался, только выглядел очень усталым. Его признали виновным и приговорили к смерти.

Батальон перебазировался в Бериньи. Погода испортилась, начались грозы. Люди из третьего взвода рыли дренажные канавы, чтобы отвести поду. Сержант Таунчерч разыскивал Тома.

— Маддокс! — орал он. — Идите за мной! — А как только они выбрались, сказал ему на ухо: — У меня есть для тебя подходящая работенка. Будешь одним из двенадцати, команда для расстрела. Завтра утром.

— Я не сделаю этого, — сказал Том.

— Не все ружья будут заряжены. Тебе может достаться такое.

— Это не имеет значения. Я все равно не стану стрелять.

— Ты, кажется, не понимаешь. Это приказ! Ты знаешь, что будет, если ты откажешься?

— Мне все равно. У вас нет права набирать людей из того же самого взвода. И вам не удастся заставить других сделать это.

— Кто-то должен делать такие вещи. Думаю, что лучше не выносить сора из избы.

— Пусть его расстреливают те, кто приговорил. Я пришел, чтобы драться с немцами, а не затем, чтобы убивать своих парней. И еще иногда думаю: почему я должен убивать их,когда вижу, что они такие же люди, как и мы?

— Ты, может быть, хочешь к ним присоединиться? Там у них наверняка есть такие же типы, как ты. Ты будешь у джери, как дома. И не отворачивайся, когда я с тобой разговариваю!Куда это, черт возьми, ты направляешься?

— Я иду к своему взводу.

— Э, нет! Я сажаю тебя под арест, Маддокс. А завтра ты окажешься под трибуналом. Посмотрим, как тебе понравятся последствия.

Тома отвели в конец деревни и заперли на ночь в коровнике, рядом с отделением, где сидел Эванс. Между ними была только деревянная стенка, и Эванс слышал, как кого-то привели.

— Кто там? Я тебя знаю?

— Это я, — ответил Том. — Тосс Маддокс.

— А тебя в чем обвинили, дружище Том?

— Опоздал на построение, — сказал Том. — Третий раз за последнюю неделю, если верить капралу.

— Они собираются расстрелять меня утром. Тебе это известно, Тосс? Ты слышал, что произошло?

— Да, мы слышали. Парни хотели прийти повидать тебя, но нам сказали, что ты просил не приходить.

— Лучше, чтобы меня оставили в покое. Они ведь не обиделись, правда, Тосс? Просто мне нужно время, чтобы подумать.

— Они не обиделись, — сказал Том.