Гормон счастья

«Теперь, кажется, я понимаю, почему губернатор так перепугался, когда просил меня быть с его сыном безотлучно, — подумала я. — Иванов ему звонил. Дмитрий Филиппович вспомнил Иванова, и того, что у него не было причин особо любить отца своей девушки, которую убили приятели ее родного брата. С убийцами Иванов расправился беспощадно. Отчим, который в свое время сделал все, чтобы избавиться от пасынка и засадить его в тюрьму, тоже отдал концы. Теперь — Игорь. Наверно, Роман Иванов в самом деле сначала не хотел убивать его. Иначе убил бы там, на дороге возле дачи Войнаровского. А эта Катя из „Каллисто“? Может ли она быть совсем чиста? И кто следующий? Или следующего все-таки не будет? А может, следующим будет Корсаков?»

— О чем ты думаешь?

Я вздрогнула. Голос Владимира прервал мои размышления довольно неожиданно.

— Я? Не знаю… О тебе, наверное, — вырвалось у меня.

Он невесело усмехнулся:

— Да, обо мне можно подумать. Вот и следователь думает…

— Нет, Володя, ты все-таки неисправим, — сказала я и спохватилась: — Правда, я тебя совсем не знаю… Точнее, знаю два дня, но у меня такое ощущение, что я знала тебя давным-давно, и всегда ты был таким вот язвительным.

— Не всегда, — твердо ответил он и огорошил меня: — А я вот тоже думаю о тебе. Иванов навеял.

— При чем тут Иванов?

— Ты просто похожа.

— На кого? На Иванова?

— Нет, на его Юлю. На дочь вашего нынешнего губернатора. Мне почему-то кажется, что, будь она жива, она была бы точно такая же, как и ты. И внешне… и вообще.

— Почему тебе так кажется?

— Не знаю. Постарше была бы, чем ты, конечно.

— Вы в нее все влюблены были, что ли? — с грустной насмешкой спросила я.

Корсаков покачал головой:

— Нет, почему же? Я же тебе говорил — она только с Ивановым. Несмотря на то что он был маленький Рома, а Рома Лозовский — большой. Надо же: и через пятнадцать лет все то же самое — Лозовский в Москве с губернаторами заседает, богатейший человек, а Иванов по чердакам лазит и от людей прячется, как филин.

— Ты вместе с ними учился?

— Нет. Я вообще из другого района. С Ивановым вместе в университет поступал. Он поступил, а я нет. Но его через год выгнали, я же тебе говорил. Наверное, без участия Дмитрия Филлиповича не обошлось. Ну, вот и твой дом.

Корсаков вывернул руль и остановил машину возле моих ворот.

— Приехали.

Я взглянула на часы: половина пятого утра. Да, неплохо погуляла в «Каллисто». Которую ночь уже не могу нормально выспаться: то бессонница, то еще хлеще.

Корсаков подался в мою сторону и взглянул на мои часы.

— Спешат, — сообщил он, — на три минуты. Вот правильное время.

И ткнул в светящуюся панель бортового компьютера. Наверное, при этом он зацепил какую-нибудь кнопочку, потому что неожиданно включилось радио, и послышалась старенькая песня Аллы Пугачевой: «Три счастливых дня было у меня, было у меня с тобой, я их не ждала, я их не звала, были мне они даны судьбой…»

Корсаков выключил радио каким-то нервным, порывистым движением, пригладил виски, помолчал и произнес:

— Забавное совпадение. Я очень хорошо помню, что эта же песня звучала в кафешке в тот момент, когда Лозовский знакомил там Рому Иванова с Юлей. Лет восемнадцать уже прошло, наверно. Почти двадцать. Тогда эта песенка совсем новая была, кажется.

Он взглянул на меня, и его лицо, обычно такое скупое на душевные проявления, осветилось грустной улыбкой. И я подумала, что все-таки он, наверное, тоже был влюблен в ту Юлю, хотя несколько минут назад уверял в обратном. Иначе он не стал бы так улыбаться и так смотреть на меня, которая, по его словам, чем-то похожа на давно погибшую дочь нынешнего губернатора.

Может, Дмитрий Филиппович потому и относится ко мне не как начальник к подчиненной, а с куда большей теплотой, а? И доверил своего сына, пусть последнего негодяя, — тоже мне?

— Я не сентиментален, — вдруг резко сказал Корсаков. — Хотя порой что-то страгивается во мне с места. Вот, например, тогда, когда я поехал за тобой и увидел, как ты стоишь над Волгой. Я тогда говорил полную чушь, предлагал тебе перейти на работу к Лозовскому… А хотел сказать совсем другое.

Я отвернулась и произнесла:

— Ладно, Володя, мне пора.

Потом хотела вылезти из машины, но он остановил меня, придержав за локоть. А затем и вовсе порывисто притянул к себе и вцепился в мои губы головокружительным — одновременно и колючим, и нежным — поцелуем.

* * *

«Три счастливых дня было у меня…» Быть может, эти слова из песенки будут справедливыми и для меня. Именно три дня — с момента знакомства с Владимиром до расставания с ним. А оно будет сегодня. После похорон Войнаровского. После похорон Роман Альбертович Лозовский со свитой покидает свой родной город.

И Корсаков, его личный, «прикрепленный», охранник — естественно, с ним.

Корсаков, к которому я, кажется, успела привязаться. Даже — больше…

Да и у него — то же самое. Он сам так говорил мне этим утром, когда, с некоторым опозданием, уезжал от меня к Лозовскому — охранять бесценную особу своего приятеля юности, взлетевшего так высоко. Он не смотрел на меня, когда лежал рядом со мной и говорил, что хочет быть со мной, но не может, потому что не принадлежит самому себе. Дескать, он — «тень олигарха».

Владимир почему-то вообще перестал смотреть на меня с того момента, как мы переступили грань — последнюю грань в отношениях между мужчиной и женщиной. Как будто боялся смотреть на меня.

Он говорил, что, кажется, у него произошел опасный количественно-качественный переход-срыв в эмоциональном плане. Так холодно, с канцелярским душком, он назвал свои чувства ко мне. Не знаю, из какой проруби в своей груди Владимир выудил эти мороженые, окоченелые слова. Правда, он тут же засмеялся и сказал, что, наверно, на самом деле все гораздо проще. Никаких «количественно-качественных срывов». Просто — как у Есенина: «По-смешному я сердцем влип, я по-глупому мысли занял…»

Верно, и «тень олигарха» состоит из живой плоти и горячей крови.

Уезжая в «Ривароль», который сделал своей резиденцией на время своего пребывания в Тарасове Лозовский, Володя сказал, что он не отказывается от своего предложения и по-прежнему хочет, чтобы я перешла на работу к Лозовскому. В каком угодно качестве. Тогда у нас может быть какое-то будущее. Только так — не иначе.

А что я могла ему сказать? Что не имею права никуда уехать из Тарасова иначе, чем по прямому указанию Грома, который в действительности — а вовсе не Дмитрий Филиппович! — является моим шефом? Что я не только юрисконсульт Юлия Максимова, но и агент Багира? Нет. Конечно же, ничего этого я не могла сказать.