Город, где стреляли дома

Потом Яков Андреевич и Васильев упаковали в плоские алюминиевые банки из-под иприта магнитные мины, наложили «пломбы».

На другой день встретились с врачом Дмитрием Миминашвили, которого подпольная организация лагеря военнопленных рекомендовала как своего человека. Миминашвили в совершенстве владел немецким языком и слыл другом майора Вейзе, командира карательного батальона «Десна». В отличие от других военнопленных врачей он без всякой охраны ходил по городу.

— Надо достать документ, по которому бы немцы приняли от нас кое-какое «оборудование», — обратился к нему Яков Андреевич.

— Можно сделать, — ответил Миминашвили. — Но кто-то должен сопровождать это «оборудование». Нужен свой человек, желательно немец. — И, подумав, добавил: — Пожалуй, этим немцем могу быть я.

…К складу подкатила машина. За рулем друг Васильева чех Вончек. Рядом с ним Миминашвили в форме обер-лейтенанта.

Солдаты отказались принять ящики, ссылаясь на какой-то приказ. На них не произвела впечатления даже бумага с печатью и подписью майора Вейзе. Тогда Миминашвили категорическим тоном объявил:

— Я не намерен таскаться по городу с этими дурацкими ящиками. — И со злостью сбросил их на землю.

Вечером Миминашвили ушел в отряд имени Кравцова, чех укатил в дальний рейс, чтобы снять с себя подозрение. Яков Андреевич и Васильев с нетерпением ждали полночи.

Шесть взрывов прогрохотали один за другим. Склад превратился в груду развалин, пожираемых огнем. Зловонный запах газов пополз по всей округе. Саперы издали наблюдали за пожарищем.

Под утро примчались гестаповцы, допрашивали часовых, но те, опасаясь кары, умолчали о грузовике и смуглом обер-лейтенанте. Никаких следов диверсии фашисты так и не обнаружили.

Вулкан на станции

Петр Лебедев застал Павла Петровича Адамовича на огороде. Тот поливал табак.

— Схема путей нужна, Петрович. Я, ты ж знаешь, в чертежах ни бум-бум, — Петр виновато улыбнулся.

На следующий день Павел Петрович с усталым и равнодушным видом бродил по путям, мимо со свистом проносились поезда. Вдруг — сильнейший удар в спину.

— Аусвайс, — потребовал солдат с автоматом. Павел Петрович молча протянул железнодорожный пропуск. Немец повертел в руке документ и предупредил: — Если еще раз появишься возле военного эшелона, будешь расстрелян.

Но Павел Петрович каждый день появлялся на путях.

В Московском парке он засек цистерны с горючим, в Северном — вагоны со снарядами. В междупутье насчитал десять дзотов. Они, как грибы, своими круглыми бетонными шляпами выпирали из земли.

Анатолий Кожевников, агентурный разведчик, поддерживал связь между железнодорожниками и партизанским отрядом.

Ночью Павел Петрович наносил на схему условные знаки и буквы — объекты для бомбежки.

В назначенный день пришел Петр. Павел Петрович вытащил из-под травяного вороха белый лист с планом узла и завернул в него пучок табаку:

— Кури на здоровье!

Черненко с Кожевниковым забрали план и доставили его в отряд.

Подпольщики каждую ночь ждали массированного налета авиации. Двадцатого июля, как только стемнело, со стороны леса загудели моторы. Над Московским парком скользнула тень бомбардировщика. Самолет опускался все ниже и ниже, и вдруг с земли, навстречу ему, взметнулось море пламени: загорелись цистерны с бензином, и гигантский факел осветил всю станцию. Из черной бездны неба выплывали самолеты, их бомбы ложились точно в цель. В огромную пирамиду сплющились вагоны. Колесные пары и куски рельсов разлетались во все стороны. Горели танки, пушки, вагоны, взрывались снаряды.

Железнодорожный узел горел три дня.

Теперь не скоро пройдут через станцию фашистские эшелоны.

Глава десятая

«Больничная койка меня убьет»

Здоровье Вали ухудшилось. Лицо осунулось, заострилось. Она старательно скрывала от друзей головные боли, а те делали вид, что ничего не замечают.

Завистливым взглядом провожала Валя агентурщиков, уходивших в Брянск с заданием, томительно ждала их возвращения.

В один из августовских дней ее вызвали в штаб.

— Собирайся, Валентина, в дорогу, — сказал Дука, не подымая на Валю взгляда.

Она решила, что ее посылают в Брянск, и обрадовалась.

— Самолет прилетит через три часа, — еще глуше проговорил он.

— Какой самолет?.. — нахмурилась Валя.

— Полетишь на Большую землю. — Дука явно нервничал.

— Не полечу, — запротестовала Валя. — Лечиться буду после войны.

— Да не об этом речь. — Он откашлялся. — Понимаешь, Верховное Командование заинтересовалось нашими донесениями. Требуются кое-какие пояснения. А кто лучше тебя знает расположение военных объектов в городе?

Дука кривил душой. Валю надо было во что бы то ни стало отправить на лечение.

…Дуглас, в котором летела Валя, приземлился в Ельце. Там ее уже ждал чекист Суровягин. Прямо с аэродрома поехали к Матвееву. Секретарь обкома принял тепло. Долго расспрашивал об отряде.

— А в столице-то не робей. Даже если потребуют к самому маршалу. Держи повыше голову, брянская партизанка.

— Буду держать, товарищ секретарь.

На прощание Матвеев спросил:

— Кажется, ты еще кандидат партии?

— Нет, я уже коммунистка. Три дня назад товарищи приняли в партию.

— Поздравляю, — Матвеев пожал ей руку.

И в Москве, на аэродроме, Валю тоже встретили. Двое с иголочки одетых военных откозыряли, посадили ее в легковую автомашину и увезли в гостиницу «Европа». Вручили ей целый ворох талонов: на одежду, в столовую, в концертный зал Чайковского…

Герой Советского Союза Михаил Ильич Дука. Он возглавлял Брянский городской партизанский отряд после гибели Д. Е. Кравцова.

Вечером Валя и Золотихина (она приехала тоже на лечение) бродили по Москве. Город был волшебно красив.

— Я сегодня такая счастливая, — откровенничала Валя. — Даже боюсь, что слишком.

Валя, обычно скрытная и сдержанная, говорила без умолку. Она впервые рассказывала о себе. Изумленная подруга «открывала» в Вале нового человека. Оказывается, она даже стихи пишет… И еще Золотихина услышала новость: незадолго до войны Валя вышла замуж, хорошим человеком был муж. Но любви, как выяснилось, не было.