Город-крепость

— Ты очень холодный, — говорю я, когда он закончив перекатывается на шелковые, волнистые простыни. Когда его рука обвивается вокруг меня, словно орденская лента.

— Прости, — его медовый голос вливается в мое ухо. Тягучий от наступающего сна.

Я отодвигаюсь и поворачиваюсь так, что мы оказываемся лицом к лицу.

Не знаю, дело в свете моих алых фонарей или это из-за навязчивого лица юноши в окне, но сегодня я замечаю, что посол носит на лице свои прожитые годы: паутинки на веках, пигментные пятна цвета опаленного хлеба, вены, словно угри, вздувшиеся на обратной стороне голени. Я всегда знала, что он стар, но сегодня мне впервые от этого неловко.

Сердце бешено бьется в груди. Вперед, назад. Вперед-назад. Беспокойный зверь.

Я больше не могу здесь оставаться.

— Мама-сан запирает нас в комнатах.

— Что? — словно медведь рычит он. Все в нем становится резким, насквозь пропитанным яростью и обязанностью. Эта его сторона заставляет мои пальцы дрожать. — Зачем она это делает?

— Она приказала мне не говорить. У меня будут неприятности. — Я сглатываю. Мой рот полон соли и желчи. — Пожалуйста, не говори ей о том, что я сказала.

Он ничего не отвечает на мою мольбу.

— Она заперла тебя в этой комнате? И как долго уже?

— Я не знаю. Все, что я хочу, просто разговаривать с другими девушками. Мне здесь так одиноко и совершенно нечем заняться!

За исключением того, чтобы пялиться на звезды и ракушку да разговаривать с таинственным парнем.

Посол садится. Он оглядывает комнату, в его глазах отражается каждый дюйм, каждый уголок моей клетки. Мне кажется, это первый раз, когда он по-настоящему ее разглядывает. Замечает скол на моей цветочной вазе, небольшую гвоздику на краю гобелена. Каждый мускул моего тела напрягается, когда его взгляд скользит мимо окна.

— Мей Юи... я тут подумал о том дне, когда подарил тебе шоколад.

День, когда я впервые увидела того парня. "Перестань, — говорю я себе. — Не думай о нем. Не сейчас".

Посол смотрит на меня, склонив голову.

— Что, если я заберу тебя отсюда?

По какой-то причине его акцент становится более выраженным. Я не могу поверить в то, что слышу.

— Заберешь?

— Ты уже больше года встречаешь только меня. Не думаю, что нужна еще какая-то причина, чтобы заключить сделку с Лонгвеем.

— К-куда? — заикаясь, спрашиваю я.

— В квартиру. В Сенг Нгои. Недалеко от моей работы. Там есть бассейн. И сад на крыше. Изысканные блюда, обслуживание. Охрана на входе. Все, чего ты захочешь.

Оттуда, где я лежу, посол может показаться богом. Он нависает надо мной, вытягивается, будто храмовый идол. Золотистая кожа, круглый живот на простынях прижимается ко мне.

Бассейн. Сад. Изысканная еда. Слова затуманивают разум, обещают рай. Утопия, такая далекая от этого места с его шприцами и пощечинами. То, о чем молила Синь (или к чему бежала), предлагали мне на блюдечке с голубой каемочкой. Я должна схватить это, пока оно не исчезло.

Неделю назад я бы согласилась. Но неделю назад не было ракушки, что лежала сейчас по ту сторону окна. Не было парня, от взгляда которого я чувствовала себя голой в то время, как на мне была куча одежды. Он обещал мне свободу.

Достаточно ли этого? Или мне нужно больше?

Я не знаю.

Да. Такое маленькое, мимолетное слово. Его так легко произнести. Хватило бы и кивка.

Я открываю рот. На задворках сознания мелькает алая шторка. Ни единого слова не вылетает из моего рта.

— Мей Юи?

На губах посла появляется неокрепшее недовольство. Он протягивает руку, поглаживая мою. От прикосновения его пальцев у меня в голове пролетает вихрь. Его рука скользит дальше по изгибам моего тела, доходит до бедра.

Я должна согласиться. Должна, но не могу.

— Я... мне нужно подумать об этом, — говорю я.

Он хмурится еще больше, на его лицо накатывают грозовые тучи. Серые.

— Я думал, ты скажешь "да".

Я тоже так думала. Но, похоже, подумать и произнести — это несколько разные вещи.

В его глазах появляется темнота, она возникает и на его лице. Вспышка, которая заставляет меня содрогнуться. Его рука на моем бедре становится тяжелой. Пальцы давят все сильнее, сильнее, сильнее.

— Есть кто-то еще, да? — Его обвинение пролетает молнией: внезапная, раскалывающая надвое. — Лонгвей заставляет тебя принимать других клиентов?

Пальцы, лежащие на моем бедре, давят все сильнее, останутся синяки. Я всхлипываю, наполовину удивленно, наполовину от боли. Он никогда раньше не прикасался ко мне так, никогда не делал больно.

От этого звука посол одергивает руку. Сначала он смотрит на свою ладонь, потом на меня.

— Прости. Прости меня. Просто в последнее время ты какая-то другая. И я подумал...

— Никого больше нет, — слова больше похожи на ложь. Из-за парня. Из-за Синь, Вень Ки, Нуо и Инь Юй. Так много лиц, которые я больше не увижу, если соглашусь. Если выберу безопасный путь. — Мне просто нужно время, чтобы подумать. Будет трудно оставить моих друзей...

Грозовое облако исчезло, но его глаза все еще затуманены, в них отражается смятение. Он отодвигается, холодный воздух лентой оплетает мое тело, вызывая гусиную кожу. Посол одевается медленно, тщательно. Застегивает пуговицы на рубашке и запонки на рукавах. Его пальцы тверды. На лице нет никаких эмоций, когда он натягивает свой смокинг и берет в руки пальто.

— Я заставлю Лонгвея отпереть твою дверь.

Он уходит, даже не попрощавшись.

* * *

Как и обещал посол, двери открываются. Мама-сан не задерживается, она идет дальше по темному коридору, открывая замки железными ключами, висящими у нее на кольце. Я топчусь у порога и наблюдаю за ней. Ищу синяк на ее лице, но его нет. Зажил, или она его скрыла под макияжем. Не знаю, что именно.

Под кожей на бедре скопилась кровь (ее невозможно выпустить наружу), она образовала цвет и форму, похожую на экзотический цветок. Такие же цветы распускаются на телах и других девушек. Такие же точно цветы оплетали мамины запястья всякий раз, когда отец сжимал их слишком сильно.

Синяки были у меня и в первые месяцы, что я провела в борделе, когда в мою кровать ложились все без разбора. До того как появился посол и спас меня от всего этого. Или я так думала.

Я убеждаю себя, что это была ошибка, он не хотел.

Бедро пульсирует с каждым ударом сердца, напоминая, что те же самые слова каждое утро говорила мама. Она не смотрела ни на бинты Джин Линь, ни на свои собственные травмированные конечности. Она стояла, ссутулившись над очагом, ожидая, когда, словно дракон, пойманный в горшок, закипит вода.