Город-крепость
Шрифт:
Но он молчит. Единственное, что он из себя выдавливает — это слово "осторожнее", прежде чем, не оглядываясь, продолжить восхождение.
У меня получилось. Я узнала, где Лонгвей хранит свою учетную книгу. Я рискнула.
Джин Линь гордилась бы мной.
Мое сердце настолько переполнено мыслями о сестре, парне и море, что я забываю, что нужно помыть стаканы, стоящие в гостиной. Я направляюсь прямиком к северному коридору. В гробовой тишине прохожу мимо комнаты Синь. Мимо закрытых дверей Нуо, Вень Ки и Инь Юй. Прохожу весь путь до конца.
6 дней
Дей
Когда
По краю своего маленького мира плавали кои, их чешуя переливалась всполохами белого жидкого янтаря. Движения рыб были плавными и обтекаемыми, словно под гипнозом. Это приводило мой разум в покой.
Всякий раз, когда Хиро уставал от чтения своих нескончаемых энциклопедий, он спускался сюда и бросал в воду монетки. Они оставляли на поверхности рябь (кометы из серебра, золота и меди), опускаясь в водоросли на дне. В рыбу он никогда не целился.
Хиро. Я вздыхаю и глубже погружаю пальцы в воду. Мое признание Джину, Джин Линь, — это первое за долгое время упоминание его имени. Я так много времени провел за тем, чтобы стереть его и забыть. И много раз повторял его в своих кошмарах. Пытался обрубить и отрезать всё и вся.
Призрак моего брата везде. Словно шепчет только в мои уши. Если бы я только прислушивался. Если бы я только был хорошим братом. Если бы...
Я провел в Хак-Нам семьсот тридцать восемь дней, предпринимая все возможное, чтобы выбраться и вернуться домой. Но дом — это не то, что мне нужно. Разговаривая с Джином, Джин Линь, рассказывая ей свою историю, я лишь еще глубже запихал ее в глубины своего разума. Модный дом в Тай Пинг Хилле не поможет мне. И попытка забыть эту историю тоже не поможет. И никогда не заслужит прощения от моего брата. Молчание призраков...
Я опустил руку еще ниже, погружая в воду все запястье. Кои уплывают врассыпную, мерцая, словно маленькие факелы в ночном небе. Интересно, кои Хиро все еще живут на дне, прячась под многолетними водорослями и рыбьим дерьмом?
Я решаю, что вода в прудике слишком холодная. Убираю руку и вытираю её о рубашку. Насчет пятен я не переживаю, а вот отцу они не понравятся.
После нашего разговора Джин Линь засыпает, лекарства принуждают ее тело к отдыху. Рядом сворачивается звездный атлас Хиро, занимая опустевшее место кота. Я же никогда прежде не чувствовал себя таким бодрым. От открывшихся возможностей голова идет кругом. Мысли о Джин Линь и ее сестре. Девушка и учетная книга. Новый год и шесть дней до него.
Девушка... все эти дни мои мысли занимает только она. Как ожили ее глаза, когда я протянул ей ракушку. Как руки прижались к решетке. Как я смотрю на окно и должен видеть свое отражение, а вижу её; вижу её, складывающую осколки моего отражения в единое целое. Как её слова возвращают улыбку на мое лицо, словно вытягивают кролика из шляпы фокусника.
Я так не смеялся уже давным-давно.
Более
живым никогда себя не чувствовал.Шарканье ног заставляет меня поднять взгляд, и я вижу Эмио, стоящую у дальнего края пруда. Ее суставы такие белые, что кажется, будто видно открытые кости.
— Мастер Дей, к вам посетитель, — вырывают меня из реальности слова Эмио.
У меня даже вопроса не возникает о том, кто это может быть. Дым я могу учуять даже здесь.
— Спасибо, Эмио.
В фойе стоит мой связной. Когда я вхожу, он притворяется, что занят, разглядывая гобелен с воробьями и цветущей вишней. Уголек его сигареты светится в опасной близости от ткани.
— Здесь не стоит курить, — говорю я.
Цанг выпрямляется, стреляя глазами туда, где стою я. Потом вытаскивает сигарету изо рта и зажимает ее двумя пальцами.
— А тебе не стоило уезжать из Хак-Нам. Но вот мы оба здесь.
— А ты как узнал? — выгибаю я бровь, пытаясь не выказать страха, поселившегося в животе.
— Ты пропустил нашу встречу. К тому же пару дней назад в полицию поступил весьма интересный звонок от одного из таксистов. Он сказал, что довез до Тай Пинг Хилла двух окровавленных мальчишек. Было не так уж трудно сложить два и два.
Я пропустил встречу... Неужели я здесь уже так долго? У этого дома есть особенность замедлять время. Дни, месяцы, годы. Ничто не меняется, кроме наших лиц. Что еще я пропустил?
— Я мог бы тебя арестовать, — продолжает мой связной, — если бы захотел.
— Я должен был кое-то сделать, — говорю я. — Мой бегун умирал.
— И ты сделал. Неважно при этом, что я велел тебе от него избавиться, — рычит он. — Теперь ты просто прижал задницу к стулу. Тратишь время. Следишь за бегом минутных стрелок.
Я выпячиваю челюсть. Не могу смотреть ему в глаза или на родинку, которая находится у него на подбородке. Вместо этого я опускаю взгляд на сигарету и пепел, оседающий на пол.
— Я был терпелив по отношению к тебе. Но у нас мало времени. — Запястье моего связного дергается — слишком резко, чтобы было похоже на наигранный жест. Горячий белый пепел сыплется на половицы. Отсюда он очень походит на снег. — Я хочу, чтобы сегодня ты вернулся в Хак-Нам.
Я обижен, поэтому бросаю ему вызов:
— Или что?
Цанг лезет в карман. Сначала мне кажется, что он хочет достать новую сигарету (эта почти истлела), но вместо этого он вытаскивает лист бумаги. Он держит его так, чтобы я разглядел написанное: мое имя, мое преступление, мое прощение. С печатью и подписью одного из самых влиятельных судей в Сенг Нгои.
Свежие чернила — шаткая бумажная свобода. Так близко, что я могу дотянуться и вырвать ее.
— Принесешь мне его записи... доставишь задницу Лонгвея мне на блюдечке — и получишь это. Если же нет... — Цанг подносит бумагу к кончику зажженной сигареты. В воздухе возникает запах паленой бумаги. — Всего один звонок. Один, и с тобой покончено.
Он думает, что это меня напугает, заставит отказаться задавать какие-либо вопросы. Должно было напугать. Срок в комбинезоне с подносом в столовой и постоянные оглядки за спину. Но все, о чем я могу думать, — обещание, которое я дал девушке. И я должен его выполнить.