Город золотых теней

Кристабель снова кивнула.

– Мы прилетим обратно в воскресенье вечером. Так мне мама сказала.

– Хорошо. А теперь иди. И не скучай.

Кристабель шагнула к двери и обернулась. Старик смотрел на нее. Его забавное, словно расплавленное лицо выглядело очень несчастным. Девочка подбежала к нему и поцеловала в щеку. Кожа у него оказалась прохладной и гладкой, совсем не похожей на колючую папину щеку.

– До свидания, мистер Селларс.

Она быстро закрыла дверь, чтобы влажный воздух не вырвался наружу. Когда она бежала по дорожке, старик ей что-то крикнул, но за толстым оконным стеклом она не разобрала слов.

Кристабель медленно шла домой, напряженно размышляя. Мистер Селларс всегда был к ней добр, и он ее друг, пусть даже родители не велят к нему ходить. Но теперь он сказал, что попросит ее сделать какие-то скверные вещи. Она не знала, что такое скверные вещи, но когда стала об этом думать, у нее похолодело внутри.

Может, это небольшие скверные вещи – вроде того случая, когда она взяла мыло? То был небольшой проступок, потому что никто про это не узнал и ей не попало. В конце концов, она ведь не украла это мыло в магазине или у кого-нибудь дома. Или это скверные вещи другого рода – например, очень, очень и очень плохо садиться в машину к незнакомому человеку; мама всегда так тревожится, когда про такое говорит. Или это тайная плохая вещь вроде той, что однажды сделал папин друг капитан Паркинс, после чего миссис Паркинс прибежала к ним домой со слезами на глазах. Такие плохие вещи взрослые ей никогда не объясняли, только напускали на лицо таинственность и говорили друг другу: «Ну, сами знаете» – или обсуждали их, когда Кристабель ложилась спать.

Фактически сам мистер Селларс был плохой вещью, которой никто никогда не объяснял. Папа и мама сказали ей, что он не совсем здоров и к нему нельзя ходить, особенно маленьким девочкам, но сам мистер Селларс пояснил, что это не совсем правда. Но почему тогда родители не разрешают ей навещать милого и одинокого старика? Это ее очень смущало.

Все еще тревожась, она срезала угол по чьей-то лужайке и вышла на Редленд. В доме залаяла собака, и Кристабель тоже захотелось иметь собаку – симпатичную белую собачку с висячими ушами. Тогда у нее будет друг, с которым можно поговорить. Порция – ее подруга, но она хочет разговаривать только об игрушках, дядюшке Джингле и о том, что говорили девочки в школе. Мистер Селларс тоже ее друг, но если он попросит ее делать плохие вещи, то, может, он не очень-то хороший друг.

– Кристабель!

Она испуганно подняла голову. Рядом остановилась машина, распахнулась дверца. Девочка взвизгнула и отпрыгнула – неужели это и есть та плохая вещь, о которой говорил мистер Селларс, и теперь он за ней приехал? Самая плохая из всех?

– Ты что, Кристабель? Это же я.

Она наклонилась и заглянула в машину.

– Папа!

– Залезай, подвезу.

Кристабель забралась в машину и обняла отца. Щеки его до сих пор слегка пахли, как после бритья. На нем был костюм – значит, он едет с работы. Она уселась рядом с отцом, ремень безопасности подстроился под размер ее детского тельца.

– Я не хотел тебя напугать, малышка. Ты откуда идешь?

Она уже открыла рот, но не ответила. Порция жила в другой стороне.

– Я играла с Офелией.

– Офелией Вейнер?

– Ага. – Болтая ногами, она смотрела, как за стеклом мелькают деревья. Вскоре они поплыли медленнее, потом остановились. Кристабель посмотрела в боковое окно: машина стояла на Стилвелл, в двух кварталах от дома. – Почему мы здесь остановились?

Отцовские пальцы коснулись ее подбородка и повернули голову. Нахмуренный лоб отца покрылся морщинками.

– Ты играла с Офелией Вейнер? Только что? У нее дома?

Голос отца звучал вкрадчиво и страшновато. Она кивнула.

– Кристабель, днем я отвез мистера и миссис Вейнер вместе с Офелией в аэропорт. Они уехали на выходные, как скоро уедем мы. Почему ты мне солгала? И где ты была?

Девочка испугалась: сердитое лицо отца означало, что она поступила плохо. Когда у отца такое лицо, он может и отшлепать. Кристабель заплакала.

– Прости, папа. Прости.

– Просто скажи правду, Кристабель.

Она уже испугалась по-настоящему. Ей запретили ходить к мистеру Селларсу, и если она скажет отцу правду, у нее будут крупные неприятности – уж отшлепают наверняка. А может, и у мистера Селларса будут неприятности. Его что, тоже отшлепают? А он такой маленький и слабый, ему будет больно. Но мистер Селларс захотел, чтобы Кристабель делала плохие вещи, он сам так сказал, а папа теперь очень сердит. Ах, как трудно думать! Будучи не в силах больше сдерживаться, Кристабель расплакалась.

– Кристабель Соренсен, мы никуда не поедем, пока ты не скажешь мне правду. – Она ощутила, как на голову ей легла отцовская рука. – Ну, не плачь. Я люблю тебя, но хочу все знать. Тебе станет намного легче, если ты скажешь правду.

Кристабель подумала о забавном мистере Селларсе и о том, каким несчастным он сегодня выглядел. Но папа сидел совсем рядом, а учитель в воскресной школе всегда говорил, что врать грешно и что лгуны попадут в ад и там сгорят. Она глубоко вздохнула и вытерла нос и верхнюю губу. Лицо у нее было мокрое и несчастное.

– Я… ходила к…

– Да? – Отец был такой рослый, что касался головой крыши машины. Большой, как монстр.

– К этой… тете.

– Какой еще тете? О чем ты, Кристабель?

Это была такая большая ложь – и такая скверная, – что девочка едва ее выговорила, и ей пришлось снова набрать воздуха.

– У н-н-нее… собака. И она разрешает мне с ней играть. Ее зовут М-М-Мистер. Мама говорит, что я не могу иметь собаку, а мне очень, очень хочется. И я боялась, что ты запретишь мне туда ходить.

Она так удивилась, услышав, как с ее губ сорвалась столь жуткая и столь большая ложь, что разревелась пуще прежнего. Папа так упорно на нее смотрел, что Кристабель пришлось отвернуться. Отец снова взял ее за подбородок и нежно повернул голову.

– Это правда?

– Клянусь, папочка. – Она шмыгала и шмыгала, пока не перестала реветь, но из носа все еще текло. – Это правда.

Отец выпрямился и тронул машину с места.

– Что ж, я очень на тебя сердит, Кристабель. Ты ведь знаешь, что всегда должна нам говорить, куда идешь, даже на Базе. И никогда, никогда не смей мне больше лгать. Поняла?

Кристабель снова вытерла нос. Рукав стал влажным и липким.

– Поняла.

– Собака. – Он свернул на Уиндикотт. – Подумать только! Кстати, как эту тетю зовут?

– Не… знаю. Она взрослая. Старая, как мама.

Отец рассмеялся.

– Пожалуй, это я маме пересказывать не стану. – Его лицо снова стало хмурым. – Ладно, шлепать я тебя не буду, потому что ты все же сказала мне правду, а это самое главное. Но начала ты с вранья, да еще ушла, не сказав куда. Так что, когда мы вернемся из Коннектикута, посидишь немного дома. Недельку или две. А это значит, из дома ни ногой – ни к Порции поиграть, ни к другим девочкам, ни к тете с собакой по кличке Мистер. Так будет честно?