Господин метелей
Шрифт:
Когда я распахнула дверь в спальню колдуна, он стоял у зеркала — в халате, зачем-то положив руки на стекло, но не глядя в зеркальную поверхность. Он медленно поднял голову, увидел меня в отражении, и нахмурился:
Зачем пришла? — спросил он, живо напомнив прежнего Близара. Не хватало только его коронной приговорочки «Антонелли».
— Моя мать была здесь, — заговорила я, чувствуя, как к горлу подкатывают злые слезы. — Она в списках девиц, которые бывали у вашего отца!
— Я же запретил тебе трогать мои книги, — напомнил колдун, но я пропустила это мимо ушей.
— Вы знали, что моя мать приезжала
Близар чуть поморщился и ответил:
— Мне ничего не известно.
— Вы лжете! — обвинила я его. — Я чувствую это!
— Даже чувствуешь? — изумился он, продолжая стоять ко мне спиной и ясно давая понять, что разговаривать об этом не намерен.
Но зато я была намерена продолжать:
— Если бы она была вам незнакома, вы бы не дали ей и моему отцу серебро!
— Просто я добрый, — проворчал он и добавил совсем в строчку: — Не хочу даже вспоминать про Стефанию Тесситоре!
— Что же она вам сделала, если не хотите ее вспоминать? — сказала я с отчаянием.
— Прекрати это! — Близар вдруг обернулся и в два шага оказался возле меня, схватив за плечи. — Слышишь? Прекрати! Что тебе надо, ведьма?! Решила свести меня с ума так же, как твоя мать моего отца?
— О чем вы? Что я делаю? — я рванулась из его рук, но он не отпустил. — Это вы держите меня здесь! Но сегодня Сочельник, и завтра я уеду! И при чем здесь моя мать? Что значит — свела вашего отца с ума?
— Забудь, — процедил он сквозь зубы.
Это взбесило меня до предела, и я ответила так же, как и он — цедя каждое слово:
— Забудь? Вы столько всего мне наговорили. Про меня, про мою мать, а теперь — забудь? Вы человек или кто? Понимаю, что у колдунов свои тайны, но слишком уж вы ими зпигрались, тайнами. Если они касаются меня, я должна знать обо всем. Держите уже ответ за свои слова! Разве у вас нет ни капли чести?
— Знать обо всем? — он рывком развернул меня, притиснув спиной к перинам, сложенным на кровать. — О чем ты хочешь знать? — голос его изменился — в нем стали проскальзывать вкрадчивые, мурлыкающие нотки. Теперь колдун говорил тихо, как будто поверял мне на ушко величайший секрет. — Ты хочешь знать, как мне мучительно смотреть на тебя? И не только потому, что ты — дочь Стефании Тесситоре.
— Я не сделала вам ничего плохого!
— Сделала, — сказал он с такой страстью, будто и в самом деле ненавидел меня до глубины души. — Не было тебя — и все шло своим чередом. Да — безрадостно. Да — скучно, мерзко, но во всем был порядок, и я уже привык. А ты появилась — и теперь никогда не будет, как раньше.
— Опять загадки? — я постаралась освободиться, но он не пустил меня, перехватив за руки и прижав всем телом.
— Ты даже не знаешь, глупая, на какие тайны посягаешь, — продолжал он, почти касаясь губами моей щеки, моих губ, и эта близость сводила с ума, лишала воли — и от страха, и от желания.
Халат на Близаре распахнулся, и я боялась смотреть, потому что чувствовала, что кроме халата на нем ничего больше не было. Но оттого, что не смотрела, легче не становилось, потому что мое воображение тут же услужливо дорисовало всё, что можно дорисовать, и всё, что могло сейчас произойти.
От мужчины, который знал стольких женщин, который сломал столько человеческих
жизней, надо держаться подальше. Но в то же время он был притягателен, как огонек для бабочек. Вот и я чувствовала себя такой бабочкой — безмозглой, легкокрылой, летящей к пламени. И зная это, я все равно спросила:— О каких тайнах речь?
— О самых тайных, — сказал он тихо. — О том, что я хотел бы сделать с тобой прямо здесь, прямо сейчас. Потому что трудно оставаться человеком, когда ты рядом, когда прикасаешься, когда вот так смотришь… — он сопровождал свои слова смелыми жестами, лаская меня бесстыдно, откровенно, и я задрожала в его руках, понимая, что надо спасаться бегством, но не находя для бегства сил. — А уж твои фантазии — никто не знает, чего мне стоило пережить их. И ведь я вел себя по-рыцарски, правда, Бефана? — дыхание его стало тяжелым, глаза потемнели. — Но тебе мало — и ты заявилась ко мне в одной рубашке. Хочешь, чтобы я потерял голову, сошел с ума, чтобы умолял тебя на коленях или… взял силой? — он недвусмысленно потянул вверх мой подол, вонзая свое колено между моих ног.
— Нет! Нет! — закричала я шепотом.
— А как же твои сны? — он и не думал меня отпускать, и рука его легла на мое бедро — оглаживая, сжимая.
— Какие сны?! — взмолилась я, стараясь оттолкнуть его, но это было так же бесполезно, как пытаться подвинуть дубовый комод.
— В которых ты позволяла мне тебя любить, — бросил колдун.
— А… а… — я не могла произнести ни слова, только заикалась и пыталась одернуть подол.
— Сколько ночей я стоял под твоей дверью и думал, что настоящие поцелуи лучше тех, что тебе снились. Но ты не позволяешь своим мечтам стать реальностью…
— Это всего лишь сны! — наконец-то я обрела дар речи. — Это не мои желания! Это сны! Их посылают небеса для ободрения или испытаний! Пусть вы мне снились, но это не значит, что я и в самом деле хочу… — я замолчала, а потом выпалила: — А кто давал вам право в мои сны заглядывать?! Отпустите-ка меня немедленно!
Он усмехнулся и в самом деле отпустил, отворачиваясь и запахивая халат.
— Мало того, что сделали меня пленницей, — горячилась я, стараясь за злостью скрыть волнение, вызванное близостью этого мужчины, — вы еще и в голове у меня копаетесь! Роетесь там… как помелом по углам заметаете!..
— Останешься до весны? — спросил он отрывисто, опять глядя на мое отражение в зеркале.
Взгляды наши встретились, и мне стало обидно — даже не может посмотреть прямо в глаза! Все исподтишка и колдовскими приемчиками!
— Уеду завтра, — сказала я зло. — Пока вы не перешли от слов к делу.
Он покачал головой и, кажется, улыбнулся, а потом отошел к столу и погасил почти все свечи кроме одной.
— Обещаю, что если останешься, я тебя пальцем больше не трону, — сказал он глухо.
— Небеса святые! — картинно возопила я, вскидывая руки. — Новое обещание от графа Близара! И я уже начинаю думать: если останусь, он точно меня обманет. А если уеду — он будет иметь полное право задрать на мне платье, ведь «пальцем не трону» — это условие, только если я останусь! Как ни крути, а быть мышке съеденной кошкой!
— Значит, нет? — спросил он, не отвечая на мои почти-оскорбления.
— Нет, — отрезала я.
— Хорошо, — он кивнул. — Завтра я отвезу тебя в Любек.
— Доберусь сама.