Господин следователь. Книга восьмая

— Ладно, пусть с этим военный следователь разбирается, — прервал Абрютин урядника. — Петька с оружием сбежал или как?

— Про оружие Ефрем ничего не говорил, — побледнел урядник, — а я, дурак, не спросил. Но могу съездить, да разузнать.

— Чего уж теперь узнавать? — хмыкнул Абрютин. — Поехали-ка лучше дезертира ловить, пока он у отца с матерью. В лес убежит — свищи его потом. Андриан, — обернулся он к старосте, — лошадь запрягай, с нами поедешь. Вдруг телега понадобится, на подхвате будешь. И сына прихвати.

Андриан, радуясь, что грозу пронесло, рванул запрягать лошадь, а господин надворный советник повернулся ко мне:

— Иван, ты ведь небось на месте не усидишь?

— Не усижу, — хмыкнул я. — К тому же, я первым сведения раздобыл.

— Тогда так, господин коллежский асессор, — строго сказал исправник. — Тебе при поимке дезертира нечего делать, но зная твою неуемную задницу, приказываю — да-да, Иван Александрович, я тебе приказываю — вперед не лезть, держаться рядом со мной, а еще лучше — чуть позади. Про оружие неизвестно, может и нет, но кто знает?

— Понял, самодеятельности не будет.

— Ваня, ты точно понял? — еще раз поинтересовался Абрютин.

— Василий, я тебе еще ни разу не врал. Ты здесь начальник, командуй.

— И вот еще что, — слегка задумался Абрютин. — Если увидишь, что у него винтовка и он ее вскидывает, падай на землю.

— А что у него за винтовка? — зачем-то поинтересовался я.

— Скорее всего бердана, но может еще и крынка[1]. Если из караула бежал, то с крынкой.

Про «берданку» я слышал, а что за крынка такая? Но расспрашивать Абрютина неудобно, да и ехать пора.

До деревни Избища (кто такое название дал?) доехали за пятнадцать минут. Там и вся деревня из десяти дворов. Подъехав почти что к самому дому Опарышевых, остановились, а исправник спросил:

— Ну, кого на разведку пошлем? Где дезертир сидит? В доме или в бане? Господин следователь, вы даже не высовывайтесь.

— Дозвольте сбегаю? — предложил свои услуги староста, но сын его опередил. Соскочив с телеги, сказал: — Я сейчас быстренько все узнаю.

Сын старосты (да, его же Степаном зовут, учительница говорила), вернулся минут через пять.

— Дядька Ефрем сказал, что в бане он как сидел, так и сидит. С ружьем он.

— Да что б тебя, — выругался сквозь зубы исправник. — Так он ружьем или с винтовкой? Впрочем, уже без разницы. Андриан, вы с сыном идите, попридержите Петькиного отца с матерью, чтобы не бегали, не рыдали и под руку не лезли. А мы пошли.

Думал, что мы начнем изображать разведчиков, которым нужно незаметно подкрасться к штабу неприятеля, а мы пошли напрямую. И верно — чего нам прятаться и от кого?

Прошли мимо дома, миновали одну баню — эта новая, нам она не нужна, вышли к старой. Судя по всему, она и есть. Крыша завалилась, жить здесь нельзя, но переночевать можно. Повинуясь жесту исправника, городовые разошлись по сторонам, прикидывая — нет ли в этой лачуге запасных выходов? Вроде, в бане только один вход-выход, но мало ли? Вдруг там в стене дыра?

— Иван, — кивнул Абрютин и я послушно зашел за его плечо, а Василий Яковлевич, расстегнул кобуру и, откинув у нее крышку, громко скомандовал:

— Опарышев, выходи! Не прячься, мы знаем, что ты там.

В бане какое-то время была тишина, потом раздался плачущий, почти мальчишеский голос:

— Не выйду!

— Петр, по хорошему выходи, — продолжал увещевать исправник. — Штурмовать мы баню не станем, я попросту прикажу ее поджечь к едреной матери. Сгоришь или в дыму задохнешься — не велика потеря. Еще и дом отца сгорит. Считаю до трех…

Не знаю, блефовал ли Абрютин, нет ли, но голос быт таков, что невольно поверишь.

— Раз…

— Выхожу, не жгите!

Из бани вышел человек в солдатской шинели, с ружьем в руках. Или это винтовка? Нет, ружье.

— Оружие выбрось и руки подними! — приказал Абрютин, положив руку на рукоять револьвера, но оружие пока не вытаскивал. Я теперь знал, почему. Если достал оружие — нужно стрелять.

— Все, бросаю, — уныло сказал дезертир, оглядываясь — куда бы кинуть ружье, а потом вдруг резко вскинул оружие, заорав: — Да будьте вы прокляты!

А я, вместо того, чтобы падать, как приказал Василий, или стрелять, сообразил, что сам исправник не успеет выхватить револьвер, а стоит он на линии огня. Все, что успел, так это оттолкнуть Василия в сторону.

Увидел вспышку, потом мне стало очень больно. Но боль быстро прошла.

[1] Разумеется, винтовка системы Крнка — чешского оружейника, но выговорить четыре согласные буквы сложно.

Эпилог

Открыл глаза, но тут же их и закрыл — глазам больно, словно посмотрел на солнце без защитных очков. Но здесь не солнце, а яркое освещение. Откуда взялось? У нас свечи, в основном, в лучшем случае — керосиновая лампа, но она редкость.

— Пришел в себя, — услышал я.

Потом, будто сквозь вату, до меня стали доноситься незнакомые голоса и слова. Клиническая смерть. Кома. Три года.

Это что же, дезертир меня подстрелил, я пережил клиническую смерть и пролежал в коме три года? Чудеса!

Все-таки, критическое мышление меня еще не покинуло. Неужели в 1884 году существует способ «запустить» сердце? Да быть такого не может. В каком-то фильме, молодой доктор использовал для оживления пациента раскаленную кочергу. Тоже нет. Чтобы использовать кочергу, нужно знать, как ее использовать. И три года в коме… Нет, нереально. Разве существует внутривенное «кормление»?

— Глазки-то открой, — попросил меня нежный девичий голос.

С трудом открыв глаза, опять закрыл, пытаясь привыкнуть к яркому свету.

Стоп. Не солнце это, и не керосиновая лампа, а самое банальное электрическое освещение. И что, я не в 1884 году, а в 2021-м? Или в каком? Три года в коме кто пролежал? Я? А может, это не обо мне?

— Дима, знаю, что ты очнулся, не симулируй.

Прищурившись, посмотрел — рядом со мной сидит… Аня. Только не та, что была моей прислугой и подругой. В смысле — другом. В общем, как-то так, но вы меня поняли.

А тут барышня постарше, лет этак… двадцати, может и двадцати пяти. Но кто нынче угадает возраст девушки? Белый костюмчик — куртка и брючки, на шее приличествующий профессии стетоскоп. Стало быть — врач, не студентка-медичка.

— Анька, а где я? — спросил я. Точнее — прошептал. Губы слушаются плохо. Но барышня-медик меня услышала.

— Для кого Анька, а для кого Анна Игнатьевна. А где — сам догадайся.

Ну да, уже догадался. Кровать, белоснежное белье. Какие-то мониторы кругом, датчики. И от меня идут не то трубки, не то провода.