Госпожа Эйфор-Коровина и небесная канцелярия

Крылья босса стали пурпурно-алыми. Секунду он молчал, а затем издал такой рев, что с колонн посыпалась готическая лепнина.

– И что я узнаю?! Я узнаю, что черт Бальберит позволил душе Вербиной исчезнуть! Более того, исчезнуть в сопровождении целителя кармы! И это еще не все! Я узнаю, что у тебя из-под носа ускользнула одна из постоянных наших душ! Любовь Вербина переместилась в 1476 год! Предотвращать образование своего кармического узла!

– Ну...
– Бальберит дрожал всем телом, но пытался выглядеть спокойным, отчего казалось, что его мучит лицевой неврит, - это, конечно, потеря...

– Потеря тобой жизни! Низвержение в низшие духи! В бродячий полтергейст! В барабашку-бомжа!
– рев Гаггунгра заставил российскую часть Ада содрогнуться до самого основания. - Но..,

– Испанская инквизиция может пасть! Отправляйся за ними!
– Гагтунгр Самаэлевич хлопнул крыльями и нерадивый черт в это мгновение понял, что значит оказаться между столкнувшимися лоб в лоб поездами.
– Преступление должно слу- читьея!!!
– проревел босс так, что звуковой волной Бальберита припечатало к противоположной стене.

– Слушаюсь, - расплющенный черт свалился вниз.

Гагтунгр Самаэлевич взревел в последний раз, да так, что его услышал даже монгольский спутник на орбите, и, взмахнув огненно-красными от злости крыльями, исчез. Бальберит со стоном поднялся и тут же увидел расплывшуюся в сочувственной улыбке физиономию Джона Ло.

– Не обращай внимания! Отойдет. Он постоянно всем недоволен. Такой вот уж у него характер! Давай-ка, я тебе выпишу наряд на получение книги перемещений, срочный, чтоб сегодня же все выдали...

Вот подлец! Заложил, а теперь заботу проявляет. У черта потемнело в глазах от желания съездить "отцу инфляции" по его улыбающейся, лживой харе. Но, увы, Бальберит понимал, что этим он себя окончательно погубит.

В общем, Бальбериту надлежало найти Любу Вербину и всеми возможными способами не дать ей исправить собственной кармы в 1476 году. Получив "путевой блокнот" - примитивную тоненькую книжицу для перемещений по шкафам и времени, потертую и изношенную, Бальберит открыл ее и прыгнул внутрь.

Глава 2. О том, как дон Карлос Боскана-и-Альмагавера умер в очень неподходящий момент.

Дон Фердинанд готовился к предстоящей встрече со своей Прекрасной Дамой.

Дамы этой, как и положено истинному рыцарю, он никогда прежде не видел. Однако предполагал, что она: красива, богата, умна, обходительна, умела в любви, целомудренна, идеальная мать и при этом непорочная дева, играет на музыкальных инструментах, дивно поет, пишет стихи, тиха, скромна и молчалива, пользуется необыкновенным успехом у мужчин, живет как Христова невеста, и в грезах своих видит одного только дона Фердинанда. Именем Дамы он каждый день совершал подвиги: заставлял себя ранним утром вылезать из теплой постели, есть спаржу, выстаивать обедню, читать теологические трактаты, слушать отчет эконома. И вдруг, на прошлой неделе, во вторник (о чудо!), дон Фердинанд объявил, что его Избранница - донья Инесс Боскана-и-Альмагавера! Рыцарь простился со своими пятнадцатью незаконнорожденными детьми, чтобы лично сообщить донье Инесс радостную весть. Она - Дама.

Крестьяне проводили сюзерена, как обычно, дружно повертев пальцами у своих висков.

Дон Фердинанд ехал по лесной дороге, задумчиво задрав подбородок и корча немыслимые физиономии. То были муки творчества. Рыцарь сочинял станс. Прекрасная Дама должна сразу понять, что к ней явился человек не только богатый, но и образованный. Не просто богатый благородный идальго, пылающий страстью, а вежливый, интеллигентный кавалер, требующий соответственного обращения.

– Двои губы, как клевер, из пыльцы которого пчелы делают мед по два пистоля за бочонок...
– произнес дон Фердинанд и скосил глаза вбок.
– Нет... Недостаточно возвышенно. А может быть: из которого пчелы делают мед по дублону за бочонок? Нет, это тоже не пойдет. Неправдоподобно. Ни один мед не стоит дублона...

Стихосложение дона Фердинанда было прервано треском ломающихся веток. Из кустов выскочил человек, обмотанный сосисками. В одной руке этот подозрительный субъект держал жареную баранью ногу, а в другой недопитую бутыль е вином. Увидев дона Фердинанда, он бросился под копыта его коня и завопил:

– Именем, пречистой девы Марии! Спасите меня от смерти. Я бедный трубадур, слагающий песни о прекрасных женщинах! Но грубые и невежественные дикари, живущие в этой глуши, не ценят искусства. Голод заставил меня украсть эти жалкие крохи, - голодранец показал свои трофеи, - чтобы спастись от мучительной смерти! Помогите мне, о благородный рыцарь, и я стану вашим рабом...

В этот момент кусты снова затрещали, и оттуда вывалилась толпа разъяренных крестьян, вооруженных вилами и палками.

– Вот он!
– завопил краснорожий детина.
– Хватай его!

– Остановитесь!
– в голосе дона Фердинанда слышалась сильнейшая досада. Как рыцарь Прекрасной Дамы, согласно Уставу ордена, он должен был исполнять любые просьбы, поступавшие к нему именем Девы Марии. Это обстоятельство представляло собой "ахиллесову пяту" рыцарей. Поэтому, чтобы всякие проходимцы не могли воспользоваться этой слабостью, пункт о Деве Марии держался в строжайшем секрете. Попрошайке, обмотанному сосисками, посчастливилось случайно.
– Сколько задолжал вам этот несчастный?
– насупившийся рыцарь полез в кошель.

– Два серебряных пистоля, ваша милость, - тут же согнули спины крестьяне.

– Что?! Два пистоля?!
– возмутился трубадур.
– Да это мужичье дурачит вас, благородный рыцарь! На два пистоля я должен был стянуть у них оседланную лошадь! Впрочем, - пройдоха скромно опустил глаза, - если вы дадите мне две серебряных монеты, я согласен вернуть этим лгунам их жалкие объедки...

Дон Фердинанд расхохотался, вынул из кошеля требуемые деньги и отдал крестьянам. Воришка тоскливо проводил их глазами.

– Как твое имя?
– спросил рыцарь, сообразив, что такой пройдоха завсегда пригодится.

– Ромуальд, - ответил тот.
– Позвольте узнать ваше имя, о благородный спаситель?

Трубадур церемонно поклонился, а дон Фердинанд решил, что обязательно возьмет плута с собой.

– Дон Фердинанд, граф Кастильский, - ответил рыцарь.

– Слушай, бродяга, а ты можешь сочинить какие-нибудь любовные стихи, да так, чтобы казалось, что их придумал благородный идальго?
– дон Фердинанд приосанился, втянул брюхо и скорчил высокомерную мину.

– Не извольте сомневаться, - заверил Ромуальд, - та, что их прочтет, подумает, что ее домогается сам король.

Бродяга был средних лет, маленького роста, сложением напоминал грушу на тоненьких, коротких ногах. Большие карие глаза лихорадочно блестели и бегали по сторонам. Людям всегда казалось, что эти глаза только и высматривают, где чего-нибудь плохо лежит. Толстый мясистый нос оказался еще и горбатым, а его кончик чуть-чуть не доставал до тонких, кривых губ. Выражение лица Ромуальда было беспредельно услужливым и подхалимским. В общем, по всей видимости, именем Девы Марий, дай мне две тысячи дублонов, фруктовый сад и торговый корабль". Дон Гильом зубами скрипит, но дает. После чего дон Просперо предусмотрительно роет вокруг своего замка ров, делает подъемный мост, а служанке говорит, чтобы та завсегда отвечала дону Гильому, что дон Просперо отбыл в крестовый поход. Так испанское рыцарство раскололось, разобщилось, впало в междоусобицы, и, в конечном счете, было заменено регулярной армией. Только лень помешала ему стать городским префектом.