Готическая коллекция

— Сереж, я с трудом понимаю, — шепнула Катя Мещерскому. — Предложи ему говорить по-немецки и переведи, если сможешь.

Мещерский, отчего-то крайне смущаясь, сказал Линку несколько слов по-немецки. Линк печально улыбнулся, приветствуя эту инициативу. Далее речь его была похожа на монолог. Кате он показался в тот момент удивительно похожим на молодого ученого из андерсеновской «Тени». Мещерский медленно, словно бы на ощупь, переводил, подбирая слова:

— Он говорит, тут с ним однажды ночью было так, словно спишь и видишь сон, что спишь. И.., и видишь сон… Ой, нет, все вроде верно… Да, сон, где суша граничит с морем. Где.., э.., цепь, нет.., гряда песчаных дюн кончается у самой воды. Луна, неподвижная, мертвая, цепляется за кроны сосен. Касается блеклыми.., нет, тусклым лучом шпиля старой церкви над круглым прудом, затянутым ряской…

— Он стихи нам, этот поп, тут свои читает или псалмы? — спросил Кравченко.

— Не перебивай. — Катя толкнула его локтем.

— Лунный свет.., блики… — Мещерский посмотрел на замолчавшего Линка и кивнул: давай, продолжай, я перевожу. — Играют.., нет, мерцают на черной.., черт, это слово не знаю… В общем, на воде. Но вот в центре.., пруда раздается громкий всплеск.

— Рыба жирует. Я же говорил — в этой кладбищенской луже — карпы! — радостно воскликнул Кравченко.

— Юля, дорогая, ну налейте, налейте ему еще! Водки, коньяка, рома, керосина — чего угодно! Он тогда хоть на секунду рот свой закроет, помолчит! — взвился Мещерский.

Кравченко при общем молчаливом неодобрении что-то буркнул себе под нос. А Линк монотонно продолжал, и Мещерский следом за ним снова начал заплетаться:

— Волны, расходящиеся кругами по поверхности, качают в темной заводи в камышах тело.., мертвое тело, разбухшее.., э, безобразное, объеденное рыбой и раками…

Линк вдруг снова умолк, замолчал и Мещерский.

В баре воцарилась тишина. Линк закрыл глаза, голос его был гортанным, негромким.

— Он говорит, — перевел неуверенно Мещерский, — новый всплеск на воде. И в лунном свете что-то мелькает. Э.., чешуя хищной рыбы. И — руки пловца.

Сильные руки… И снова всплеск. Как будто кто-то нырнул на самое дно.

— Fisch? Schwimmer? Gleichzeitig, — произнес Линк.

— Рыба? Пловец? Или одно и то же? Одновременно, — перевел Мещерский.

Линк аккуратно стряхнул пепел в пепельницу на соседнем столике.

— Михель, простите за любопытство, эта сигарета у вас… Это марихуана? — среди общего молчания тихо спросила Катя.

— Шпинат. Я много курить раньше. Не бросать, не отвыкать. А пастор курить нельзя. Я проходить курс антиникотин. Это сигарет-шпинат, против зависимости. Это пока. Потом уже не будет никакой сигарет.

— А нам можно еще пару пива? — подал голос со своего столика Дергачев.

Юлия молча поднялась.

— Да, — произнес Кравченко с глубокомысленным видом. — Великое дело, сон. Такое можно увидеть, — он поймал взгляд Линка. — Ничего, майн фройнд, главное, здоровье. Остальное — пустяки.

Линк спросил по-немецки, но было ясно и без перевода:

— Что? Что вы говорите?

— Да это не я, а Райкин. Был такой артист у нас.

Ты, майн фройнд, не слыхал про него. А жаль.

— Можно вас, простите. — Чайкин обратился к Юлии, подошедшей к их столику с заказанным пивом. — Я хотел извиниться перед вами за то недоразумение… Я решил остаться тут на некоторое время.

Может, недели две поживу, может, и месяц. Ну и.., я хотел вас спросить… Вас Юля зовут, да? Красивое имя, редкое сейчас. Я хотел у вас, Юля, узнать, может быть, вам нужен тут в баре, в гостинице, помощник, работник?

— А вы как — на любую работу согласны, или что? — недовольно спросил Базис из-за стойки.

Чайкин выразительно глянул на Юлию. Видимо, решила про себя Катя, наблюдавшая эту сцену, он привык во всех вопросах полагаться исключительно на женщин.

Глава 20 СТЕРЕОТИП

— Ну и? — спросил Мещерский, когда они втроем вышли подышать свежим воздухом на сон грядущий.

— Ой, моя маман, как же мне плохо, — простонал Кравченко. — Нет, я должен немедленно принять горизонтальное положение. Я сыт вот так, — он черкнул ребром ладони по горлу, — вашими утопленниками, допросами, вашими ментами и вашими сказками.

— Хотел бы я знать, что тут творится, — мрачно изрек Мещерский. — Ну хоть приблизительно. Катюша, а ты что молчишь?

Катя пожала плечами:

— Отправляйтесь-ка вы оба спать. А я немножко проветрюсь.

— Одна? Здесь? — Мещерский даже вздрогнул. — Нет уж, в таком месте и в такой час я никуда тебя одну не пущу.

— Тогда покарауль мою жену, — Кравченко кивнул. — Сделай одолжение, друг. А я — баиньки. Спать и видеть сон, что спать. Ой, Серега, да как ты вообще такое сумел перевести?

— Сереж, а о чем Линка на допросе при тебе спрашивали? — поинтересовалась Катя, когда Кравченко поднялся в номер.

— Да так, о ерунде какой-то: не видел ли он возле пруда в ночное время машину — это месяц-то назад.

Не слышал ли — останавливался, может, кто-то на шоссе. А он им ответил, что там проезжая дорога, и, если следить за каждой машиной, у него не останется времени ни на что.

— А он сам где живет? В поселке?

— Да прямо во флигеле. Ему местная администрация весь церковный комплекс предоставила… Да, потом они его спросили, как часто Пунцова Света посещала занятия по немецкому языку, и про другую девочку тоже спрашивали. Линк сразу разволновался ужасно. Сказал, что обе девушки очень интересовались занятиями и почти никогда их не пропускали.

Сказал, что он молился за них обеих, но…

— А еще что-нибудь было? — спросила Катя.

— Ну, потом они его вежливо попросили разрешить им осмотреть церковь и флигель в его присутствии.

— Да, они не только это будут осматривать, — Катя кивнула. — Вообще все, что более или менее подходит под стереотип.

— Какой стереотип? — спросил Мещерский.

— Ну, по таким делам, как убийства на сексуальной почве, а видимо, в случае с девушками это оно самое и есть, по делам об убийствах с расчленением жертв, строится обычно целый ряд неких стереотипов: подозреваемый — кто он предположительно может быть, его убежище, время, когда он обычно совершает преступления. В качестве убежища — ведь ясно, что он не на улице над телами издевался, — возможно, все это время проверялись все более или менее подходящие для этого места, частные дома, подвалы, гаражи. Тут поселки небольшие, дома стоят тесно — забор к забору, кругом соседи. Значит, тут больше внимания будет к строениям иного рода — заброшенным или стоящим на отшибе. Ну, например, церковь, флигель, какой-нибудь бывший амбар для сушки сетей или ангар вроде этой вот автомастерской. — Катя посмотрела на гараж, примыкавший к гостинице.

— И насколько бывает верен такой стереотип места? — спросил Мещерский.

— Верен. В принципе. Только вот вариантов всегда набирается без числа. Иначе убийцу поймали бы если не сразу после первого убийства, то уж после пропажи второй девушки наверняка.

— От стереотипов. Катя, на мой взгляд, один только вред, — сказал Мещерский. — Это как рамка шесть на девять, а фотоснимки разные бывают — три на четыре, девять на двенадцать. Вот с жертвами вообще никакого стереотипа нет — в одном случае убиты три школьницы, а в другом — зрелая сорокалетняя женщина. Ты сейчас скажешь: это разные преступления и разные преступники. Но, прости меня, Катя, такого просто не может быть.