Готовься к войне

В несколько мощных глотков он осушил стакан с водой и с отвращением произнес:

–  Низкие потолки. Маленькие пыльные комнатки. Шумные соседи за тонкой стенкой. Я ненавижу это. Я не хочу жить в тесноте. Такая большая страна - зачем жить в тесноте? Это глупо, неправильно. Как только я заработал какие-то нормальные деньги - сразу начал строить свой дом. Я всегда хотел такой дом. Просторный, чтоб везде был воздух и солнце…

Алиса слушала; ела со сдержанной жадностью. Не как голодный человек, а как очень здоровый человек. Банкир мысленно отругал себя за пафос, ненужный в это время дня - что еще за речи о ненависти и глупости?
– и улыбнулся. Рыжая ответила приязненным взмахом ресниц.

В ней заметна была перемена. Девушка улыбалась редко и слабо, медленнее переводила взгляд с предмета на предмет и дольше его задерживала. Глаза, вчера безостановочно метавшие озорные молнийки, сейчас утратили яркость. Знаев решился и прямо спросил, что происходит.

–  Не обращай внимания. Я с утра всегда такая. Тихая. А если ночь была бурная - я вдвойне тихая…

Банкир подумал, что у нее, судя по всему, давно не было мужчины. Может быть, месяц или даже два. Ночью гостья не показалась ему особенно искусной, но очень чувствительной; отзывалась на самые легкие прикосновения длинными стонами и содроганиями.

–  А ночь была бурной?
– спокойно уточнил он.

–  В общем, да, - небрежно ответила Алиса и показала рукой вперед: - Что там?

–  Лес. Вокруг всего дома - лес. Настоящий. Я его только слегка окультурил и проложил дорожки. Еще там есть гараж на три машины, домик для гостей и большой сарай для хранения всякого барахла, которое жалко выбрасывать… А подальше еще один сарай, там котельная и электростанция…

–  По-моему, я объелась.

–  Тогда пройдись.

–  Прямо так? В халате?

–  Можно и без халата. Лично я гуляю нагишом. Дикий лес, голый человек - очень правильная картина.

–  А если кто увидит?

Знаев улыбнулся. Приятно быть гидом в собственном хозяйстве.

–  Никто тебя не увидит. И не тронет. Здесь почти пять гектаров. Ты можешь бегать, кричать, стрелять из пистолета. Это тебе не Рублевка, где люди купят пятьдесят соток за бешеные деньги и потом всю жизнь слушают, как соседи за забором блюют, перепив «Хеннесси»… Пять гектаров! А вокруг - стена. И две сигнализации, и видеонаблюдение, и если кто-то решит залезть - через семь минут приезжает вооруженная охрана. Так что снимай халат и гуляй. Почувствуешь себя полубогом…

–  Не хочу, - тихо сказала девушка и отвернулась.
– Не хочу чувствовать себя полубогом.

–  А ты попробуй. Вдруг тебе понравится.

–  Вряд ли.

Знаев помолчал. Он понял. Новая подруга боится привыкать к хорошему. Боится именно того, что ей - понравится. Она опасается, что однажды придет срок возвращаться назад. В серую пятиэтажку, где лестницы пропахли кошачьей мочой. Вдруг она возненавидит тогда свой мир? И будет годами видеть во сне особняк банкира и его персональную дубовую рощу, надежно скрытую за высокими стенами.

–  Я тебя понимаю, - сказал он.
– Сделай вот что: ни о чем не думай. Живи здесь и сейчас.

–  Я так не умею.

–  А я тебя научу. Это несложно.

Он встал, обошел сидящую гостью, встал за ее спиной и положил ладони ей на плечи; вдруг они показались ему совсем хрупкими, почти игрушечными.

–  Надо выбросить из головы ненужные мысли. И пригласить нужные. Только не спеши. А то нужные и ненужные перемешаются… И вступят меж собой в войну. Тут потребуется время. Старайся думать о чем-нибудь постороннем. Вспомни что-то хорошее. Любишь вспоминать хорошее?

–  Да.

–  Вот и вспомни. Я, например, в таких случаях вспоминаю детство.

–  Или молодость, - подсказала девушка, наклоняя голову и коснувшись виском его запястья.

–  Нет, молодость я не вспоминаю.

–  Почему?

–  Как-то не получилось. С молодостью.

–  Ой. Шмель…

–  Не бойся. Он возьмет немного сахара и улетит.

–  А вдруг он укусит?

–  Не укусит. Он не человек. Он просто так никого не кусает. Не трогай его, и он не тронет тебя.

–  А что значит «не получилось с молодостью»?

–  Не получилось, и все, - угрюмо ответил финансист.
– Не было ее. Все было, а этого не было. Не помню такого периода, чтоб я беззаботно пил-гулял и развлекался с девчонками. Я жалел времени на веселье. Помнишь старый студенческий гимн? «Гаудеамус»? «Возрадуемся, пока молоды». Я не хотел радоваться. Я хотел готовить себя. Тренировать. Я решил, что радоваться буду потом, когда кем-то стану. Добьюсь своего - и возрадуюсь. Все развлекались - а я упражнялся. На гитаре. По десять часов. За это меня очень уважали. И считали сумасшедшим. Но мне было все равно. Я знал, что всех обставлю. Главное - правильно распорядиться временем. Пять лет, Алиса. По десять часов в день. Без выходных. Четыре года до армии, и еще год - после… Родители, по тем временам, жили неплохо - у меня, любимого единственного сына, была своя комната. Я запирался - и бренчал. Потом понял, что гитара гитарой, а жить на что-то надо. Вагоны разгружал, пластинки продавал. На пластинках кое-что заработал, занял у кого что мог - купил аппарат. Две гитары, усилитель. Фуз. Микрофон. Сколотил команду. Зимой в кабаках лабали, летом - на танцах… Помню, стою однажды, в девяностом году, в августе, на эстраде, весь в поту, ноги не держат, на шее мозоль от ремня, в кистях судороги, пальцы - вообще в мясо… А подо мной толпа, кайфуют-танцуют, пьяные девчонки ноги задирают, портвейн рекой, дым коромыслом… Эх, думаю, вот она - моя жизнь. Они отдыхают - я работаю. Им веселье - мне кровь и труд. Вот такая была молодость.

–  А банк?
– спросила Алиса.

–  Банк? Это было потом. Когда надоело. Когда устал. Когда на танцы стали приезжать другие люди. На машинах. В куртках кожаных. В золотых цепях. И в ресторанах стали заказывать не «Солджер форчун» и не «Йестудэй». А вот это, например, - Знаев прикрыл глаза и надтреснутым баритоном завел:

На Колыме, где тундра и тайга кругом,

Среди замерзших елей и болот

Тебя я встретил

С твоей подругой,

Сидевших у костра вдвоем.

–  Сейчас я ее наизусть помню, - грустно хмыкнул он.
– Ночью разбуди - спою. От первого слова до последнего. А тогда - не знал. И вот подходят как-то в ресторане… Зубы желтые, сами пьяные. Спой, говорят, такую. Я говорю: не знаю. А они: что же ты тогда тут делаешь, если реальных пацанских песен не исполняешь? Братва башляет - исполняй… В общем, послал я их. И тогда они взяли мою гитару и разбили об мою голову.

–  Лихо, - вздохнула рыжая.
– И поэтому ты бросил музыку.

–  Нет. Не поэтому. Не поэтому! Не потому я бросил, что мне по морде дали. А потому, что будущего для себя не увидел. В музыке. Я же тогда, в девяностом, целую программу выучил. Акустическую. Классику. Гитарные пьесы. Сложные. Паганини, Сарасате… Гендель… Старые приятели по училищу устроили мне прослушивание. У профессора консерватории. Хороший такой дедушка, честный…

–  Что он сказал?