Готовься к войне
Шрифт:
– Да. Золото.
– Блестит.
– Оно всегда блестит. На то оно и золото.
– Можно потрогать?
– Конечно.
В глубине души Знаев предполагал, что рыжая, узрев сокровища, будет ахать, дрожать или, еще хуже, восторженно восклицать «вау» - но она реагировала сдержанно, смотрела внимательно, с интересом, однако без признаков экстаза, и это его обрадовало и одновременно озадачило - как всегда озадачивает любого мужчину женщина с большим самообладанием.
– А чем тут пахнет?
– спросила она.
– Деньгами.
– Говорят, они не пахнут.
– Еще как
– Я бы не отказалась и от таких, халтурных.
Знаев не ответил - он не любил, когда собеседники отпускают подобные присловья, уместные только в среде медленных обывателей.
– Взгляни, - произнес он.
– Интересная цепь. Трехцветная. Белое, желтое, красное золото. Храню на память. Очень интересный был случай. Девяносто шестой год. Позвонил знакомый, говорит - нужна помощь. Приедут люди - выслушай их. Ладно, отвечаю. Подъезжают четверо. На «Мерседесе». Как тогда говорили - «серьезные». Срочно, говорят, прямо сейчас, не сходя с этого места, нужны деньги, как можно больше. Времени, говорят, у нас - десять минут от силы. О'кей, говорю, у меня все будет очень быстро. Сняли они с себя цепи с крестами, браслеты, печатки… Золотые портсигары вынули. Золотые зажигалки. Зажимы с галстуков отстегнули. Все - ручной работы, на заказ сделанное. Тогда, в девяносто шестом, у каждого отважного мужчины свой ювелир был, как сейчас - свой туроператор… В общем, все сняли. Общим весом почти три кило вышло. А сверху кинули ключи от «Мерседеса», на котором приехали. Я машины в залог никогда не брал, но в тот раз пошел навстречу. Понял, что у пацанов стряслось что-то особенное. Взяли они деньги, распихали по карманам, на побрякушки свои и тачку даже не взглянули на прощание. И ушли. Пешком. Быстрым шагом. В сторону ближайшего метро. Я их больше никогда не видел. И того знакомого, что их порекомендовал, - тоже…
Алиса молча покачала головой. Знаев подошел к следующей полке.
– А вот еще. Хорошее колечко. Камешек не менее чем в шесть каратов. Жаль, тут неважное освещение. На солнце сверкает - глаз нельзя оторвать… Человек отдал мне это кольцо чуть ли не вместе с пальцем.
– Со своим?
– Нет. С пальцем бывшего владельца.
– А где он сейчас?
– Кто? Владелец?
– Тот, кто принес.
– В тюрьме, я думаю. Прибежал впопыхах, взял в долг двадцать штук, сказал, что, наверное, подсядет, ненадолго, на годик-полтора… И пропал. Это было семь лет назад.
– А вдруг его уже… в живых нет?
– Может, и нет, - спокойно сказал банкир.
– А может, он завтра заявится. Мое дело - спрятать надежно, дверь поставить потолще и отдать по первому требованию. Видишь эти кирпичи? Здесь двести тысяч баксов, по сто тысяч в брикете. С печатями Независимого Банка России. Такого банка нет в природе уже почти пятнадцать лет. Нетипичный был случай - пришли трое чуваков, взяли безналичные рубли под залог наличных долларов… Тоже очень спешили. Бестолковых людей сразу видно, они всегда спешат…
– Ты тоже.
– Нет, - мягко возразил Знаев, - я никогда не спешу. Я все делаю быстро. Согласись, есть разница… В общем, через неделю из тех троих двоих убили. Отстрелили затылки. Третий - пропал без вести. Причем, как сейчас помню, именно ему, третьему, я отдал - в руки сунул!
– квитанцию о том, что ценности приняты на хранение. Думаю, именно он и заказал своих компаньонов. С тех пор я его жду. Может, придет. А он, я так предполагаю, боится. Квитанция - улика. Мотив, понимаешь?
Девушка рассеянно кивнула. В своих обтягивающих тоненьких джинсиках, в маечке на бретельках, с распущенными по плечам волосами она смотрелась несколько легкомысленно среди полок со слитками золота и металлических подносов, уставленных брикетами купюр, а также разных размеров шкатулками и ящиками с тускло отсвечивающими висячими замками.
– И много здесь у тебя такого? Что лежит по десять лет?
– Немного. Думаю, примерно на миллион. Гораздо больше - на счетах.
– В смысле?
–
Ты должна понимать. Ты же сама здесь работаешь. Представь: приходит человек в мой банк, открывает счет. Туда кто-то перечисляет деньги. А потом человек пропадает. Умирает, забывает, эмигрирует. Бизнес все время в движении. Люди создают фирмы, работают, поднимаются, падают, зарабатывают, теряют, ударяются в бега, ссорятся с компаньонами. Кидают, мошенничают, воруют у своих. Кто-то кому-то за что-то заплатил, сделал перевод, в мой банк, - потом обанкротился, битой по голове получил, из реанимации вышел, офис сжег, документы и печать в прорубь выкинул, а деньги - черт с ними, еще заработаю… Бывает, приходят. Через три года, через пять. Через десять. Где тут мои кровные, в целости ли? В целости, конечно, вот вам, забирайте… А бывает - и не приходят.– Какие-то древние, - задумчиво сказала Алиса, - у тебя истории. Времен дикого капитализма.
Банкир кивнул. В свои годы он давно чувствовал себя динозавром.
– Согласен. Сейчас все иначе. В последние пять-шесть лет с кредитными ресурсами стало попроще. Да и люди за ум взялись. Многие. Но не большинство. Лично я давно прекратил ростовщические операции. Дело выгодное, но, если честно, совершенно омерзительное. Поймает дурак деньги - и тут же сходит с ума, кабриолет себе покупает, цацки и прочую ерунду. О будущем, разумеется, не думает. Вдруг что-то происходит, неприятность какая-нибудь, уголовное преследование, или родственник заболел, возникает нужда в наличных - а их, естественно, нет. Никто ничего на черный день не откладывает. Прибегают ко мне, в долг брать - и смотрят, как на врага народа. Процентщик! Барыжная морда!
– Знаев припомнил кое-какие подробности кое-каких деловых бесед и почувствовал отвращение.
– А я тут ни при чем. Я банкир, это мой хлеб… Вот тут, посмотри, рисуночки. Им по сто пятьдесят лет. Один такой рисуночек в Лондоне недавно продали за сорок пять тысяч фунтов. Владелец шедевров уехал по Амазонке сплавляться, а ценности ко мне привез, от греха… И, кстати, тут где-то был ларчик с драгоценностями жены твоего друга Жарова… Она если надолго уезжает, все сюда сдает, на хранение…
– Твоего друга, - аккуратно поправила Алиса.
– Что?
– Твоего друга Жарова. Не моего.
– И твоего тоже, - сурово сказал банкир.
– Он тебе звонит, он с тобой шутки шутит - значит, друг…
– Прекрати.
– Ладно. Хочешь посмотреть на драгоценности его жены?
– Нет. Не хочу.
– Понятно. Кстати, очень средненькие камешки. У меня есть интереснее. Тут где-то антикварная брошь была, с изумрудом, середина девятнадцатого века, такую огранку сейчас не делают…
– Это не сейф, а музей.
– Это банк, - сказал Знаев.
– Мой банк. У тебя образование экономиста, ты должна знать, что банки условно делятся на два типа… Какие?
Алиса пожала плечами.
– Что, не помнишь? У тебя ведь были пятерки по всем предметам, я видел твой диплом…
– Можешь считать, что мне стыдно.
Знаев тяжело вздохнул.
– Банки бывают инвестиционные и сберегательные. Сначала я хотел делать инвестиционный банк. Очень хотел. Я молодой был. Быстрый. Очень. Не спал неделями. Все собирались с силами - а я уже делал. Все боялись - а я лез башкой вперед. Никто ничего не знал - а я знал все. Как, где, почем, у кого какой интерес - все! Мечтал играть на фондовой бирже. Андеррайтинг, арбитражные сделки и так далее. Видел себя таким Майклом Милкеном. Или Иваном Боэцки. Даже их портреты повесил. Вырвал из книжки «Алчность и слава Уолл-Стрит»… Очень меня это увлекало. Акции, графики, технический анализ. Быки, медведи. Внизу купил - вверху продал, прибыль зафиксировал и вывел на Каймановы острова… Нет и не будет на белом свете ничего интереснее, чем покупать и продавать деньги. А потом… - Знаев подбросил в воздух запаянные в пластик сто тысяч, - потом оказалось, что наша родная фондовая биржа - совсем не Уолл-Стрит. Когда я начинал, в девяносто втором, народ там в основном в буфете зависал. Ведущий вел торги и периодически покрикивал: «Потише там, в буфете!» Однажды я посмотрел на их самодовольные нетрезвые морды и решил, что ноги моей больше не будет в этом бардаке. И потом уже строил банк строго сберегательный, по швейцарскому образцу. Небольшое предприятие, для своих. Бронированный подвал, минимум персонала, вся крупная клиентура замыкается сразу на меня…