Готовься к войне

–  И что мне делать?
– устало спросила Камилла.

–  Понять, - улыбнулась мама.
– И привыкнуть.

–  К такому нельзя привыкнуть! Как можно привыкнуть к человеку, которому интересно только с самим собой? Которого собственная жена - отвлекает? Который банком руководит, самосовершенствуется, спортом занимается, языки иностранные учит, книжку пишет…

–  Книгу, - поправила мама.

–  Что?

–  Не «книжку», а «книгу».

–  Боже мой, какая разница?

–  Разница есть.

Камилла вскочила.

–  Это издевательство! Надо мной! В моем же доме! Это разговор слепого с глухим!

–  Вот именно, - мстительно вставил Знаев.

–  Я бы, между прочим, - госпожа Знаева еще больше выпрямила и без того прямую спину, - таким мужем гордилась. Разносторонне развитый, обеспеченный, не пьет, не курит, спортсмен…

–  Я б тоже гордилась, - всхлипнула бывшая банкирша.
– Да что-то не получается. В его жизни мне нет места.

–  Кто же в этом виноват?

–  Никто, - отрезал банкир.
– Давайте прекратим.

–  Да, - поддержал его Жаров.
– Прекратим. Но договориться надо.

–  О чем?!
– хором вскричали бывшие супруги Знаевы.

–  О чем-нибудь. Прошел год, вы отдохнули друг от друга. Пора догадаться, что ваш разрыв повредил всем. Камилла - несчастна. Виталик - без отца. Я - за сестру переживаю. У Знайки вообще крыша поехала…

–  Не понял, - сказал банкир.

–  Все ты понял.

225

–  А ты не груби нам, - резко велела сыну мама.
– Я ведь тоже - Знаева. Я знаю, что ты думал. Ты думал, я пришла, чтоб на бывшую сноху наезжать. Воспитывать и так далее… Нет, сын. Твоя жена ни в чем не виновата. Я ее очень понимаю. Я не для того тебя растила, чтоб ты в лесу сидел, один, как сыч, и боялся лишний раз к людям выйти и их выслушать. Кем ты себя возомнил? Полубогом? Или тебе на все наплевать и ты думаешь только о том, как бы тебе на часы посмотреть? А? Угадала? Хочешь посмотреть на часы?

–  Нет.

–  Или, может быть, тебе снизойти до проблем собственной жены - западло? Я правильно сказала, Герман? Западло?

–  Точняк, - хмыкнул Жаров.
– Западло.

Мама ошиблась. Ее сын уже много лет мог обходиться без регулярных взглядов на циферблат, а наручный хронометр носил по привычке, из уважения к его функции. Самые главные часы тикали в голове банкира, они были очень точны; например, сейчас он доподлинно знал, что с момента ухода спасателей - когда проблема с ребенком благополучно разрешилась - и до момента произнесения матерью последней фразы прошло двадцать семь минут.

Госпожа Знаева нервно передвинула по столу свою чашку.

–  Мне шестьдесят девять лет, сынок. Я столько чистоплюев и снобов за свою жизнь видела, сколько тебе и не снилось. Что ты сделал со своей жизнью? Со своей душой? Со своей женой? Ты только представь: в твоем собственном доме твой собственный сын едва до полусмерти не задохнулся! Пока его папа в лесу свежим воздухом дышал! Что, стыдно тебе? Запомни навсегда: человек один не может, это противоестественно. Робинзон Крузо, и тот попугайчика завел, чтоб с ума не сойти…

Она вздохнула, достала платок, надушенный чем-то приторным. Поднесла к ноздрям,

–  Ты давеча правильно сказал: пора заканчивать. Важный разговор - короткий разговор. И вот как я его закончу, дорогой сын: не приходишь к жене - значит, и к матери своей не приходи. Езжай в свой лес и сиди, пока от тоски не взвоешь.

Знаев подвигал челюстью и тихо ответил:

–  Хорошо.

Хотел еще что-то сказать, но не стал. В принципе, он никогда не умел спорить с матерью.

Именно в эту секунду - когда, по логике всего произошедшего, сказанного и услышанного, он должен был развернуться и уйти, - ему вдруг захотелось остаться. Восемь лет подряд он завтракал вот за этим столом, вот в это окно смотрел, как утренние солнечные лучи гладят московские крыши, вот из этой чашки пил чай с молоком, вот в этом тостере (подарок тещи на пятилетие свадьбы) поджаривал хлеб; внимал новостям, глядя вот на эту плазменную панель (подарок Горохова на сорокалетие). От больших и маленьких предметов, вещей и механизмов протянулись невидимые нити, опутали, повлекли - он едва не увяз. Только одной нити, самого главного энергетического жгута не ощутил: со стороны собственной бывшей жены. Поискал, напрягаясь, задействуя всю свою гиперчувствительность, - бесполезно. Мать его ребенка не хотела, чтобы он был здесь.

Посмотрел на Камиллу - она отвернулась - и пошел прощаться с сыном.

Виталик тихо сидел перед ящиком, где хранил особо ценное свое добришко: солдатиков, колченогих роботов, героев американской мультипликации и разнообразное пластмассовое стрелковое оружие, с двух метров неотличимое от настоящего. Банкир потрепал мальчика по голове и сказал:

–  Сломали твоего Бэтмена, да?

–  Это не Бэтмен, - возразил сын.
– Это Сорвиголова.

–  Похож.

–  Да. Он тоже супергерой.

–  Супергерой. Отлично. Ты хотел бы быть супергероем, да?

Виталик подумал и сказал:

–  Иногда мне хочется. А иногда - нет. Супергерои все очень одинокие. Скучно быть одиноким. А тебе?

–  Может, я и есть супергерой.

Мальчик весело рассмеялся:

–  Какой же ты супергерой?

–  А что, не похож?

–  Нет.

–  Я, - сказал Знаев-старший, помолчав, - никогда не понимал одного: чем супергерой отличается от простого героя?

–  У супергероя, - поучительно сказал сын, - всегда есть какие-нибудь суперспособности. Например, человек-паук умеет по стенам лазить и паутиной выстреливать. Сорвиголова - слепой, но ориентируется еще получше тех, у кого глаза есть…

–  А Супермен - летает, - догадался Знаев и вытянул вперед кулак