Гражданин начальник

– Долго – это сколько?

– Наверно, больше недели не виделись.

– Давно знакомы?

– Около года... Мы на корте познакомились... Но... Как вам сказать... Это было мимолетное знакомство. И только месяц назад мы стали...

– Понимаю. А замуж он вам не предлагал?

– Нет, но... Разговоры о будущем были. Хорошо бы туда поехать, хорошо бы вдвоем по Средиземному морю...

– Это было всерьез?

– Думаю, да.

– А как вы думаете, Даша, что произошло? Как это могло случиться? Ведь ни в какие же ворота!

– Понятия не имею! Ничего не могу понять!

– Вы уверены, что ни к чему в комнате не прикасались до нашего приезда!

– Что вы имеете в виду? – Она повернулась к нему.

– Ну... Например, окно было распахнуто, но, когда все это случилось, вы закрыли окно, задернули штору...

– Нет-нет! Чтобы пройти к окну, чтобы пройти в комнату, мне пришлось бы переступить через него... А я как увидела, так сразу сюда...

– А как же позвонили? Ведь телефон в глубине комнаты?

Даша молча показала на неприметный телефончик в виде подвесной трубки с кнопками.

– Понятно, – несколько смущенно кивнул Пафнутьев. А про себя опять подумал: «Третий труп. Неужели не последний?»

В кабинете Первого находился журналист, их разговор затягивался, и Голдобов нутром чувствовал, что это плохо. Уж коли он шастает не по правовым коридорам, не в прокуратуре и в милиции, а сидит здесь, то хорошего здесь мало. Значит, замах не на плохое ведение следствия, значит, замах покрупнее...

В приемную входили люди, о чем-то договаривались с секретаршей, но Голдобов их не слышал. Барабаня пальцами по чемоданчику, он еще и еще раз просчитывал задуманное. Не все казалось ему надежным, но отказаться тоже было нельзя. Уже нельзя. И потом, в атаке ему всегда везло.

Открылась дверь, и из кабинета вышел Фырнин. Голдобов остро глянул на него и успокоился. Существует такое испытание для шахматистов – им дают взглянуть на шахматную доску в течение одной секунды и после этого предлагают оценить позицию. Так вот, этой секунды бывает вполне достаточно, чтобы уверенно сказать о преимуществе черных или белых фигур. Потом, при изучении позиции, игроки найдут и скрытые возможности, и тайные замыслы, и коварные ходы, но первое впечатление, секундное, всегда оказывается верным. Голдобов смотрел на Фырнина не более секунды и вывод сделал – безопасный, управляемый или, уж во всяком случае, покупаемый человек. Простодушная улыбка, румянец от волнения – как же, пообщался с первым человеком края. Голдобов с улыбкой наблюдал, как Фырнин подошел к столу секретаря, суматошно шарил по карманам в поисках командировочного удостоверения, которое надо отметить, иначе ему в редакции не выдадут суточные, как заискивал, прося отметить не сегодняшним днем, а завтрашним...

Вывод Голдобова был тверд и суров. Но он ошибся. И в этом не было его вины. Просто ему не приходилось сталкиваться с такими мягкими, беспомощными людьми, которые, однако, садясь за свой письменный стол, превращаются в людей отчаянных, рисковых и весьма самоуверенных в выводах и заключениях. А улыбку, потерянный вид, бестолковость можно было бы назвать маскировкой, если бы все это не было искренним. Голдобов привык общаться с другими людьми – напористыми, цепкими, с которыми всегда держат в кармане козырь для любого, с кем придется встретиться.

– Входите, Илья Матвеевич, – сказала Вера.

– Да вот сначала надо поприветствовать Валентина Алексеевича, – широко улыбнулся Голдобов, гордясь способностью запоминать имена.

– О! А я к вам собрался... В управление...

– Собираетесь писать статью?

– Не то чтобы собираюсь, но если уж так случилось, то ведь это...

– Значит, еще не решили?

– Знаете, Илья Матвеевич, вот я и хотел об этом с вами поговорить... Решить-то решил, статья будет, но некоторые положения требуют...

– Проверки? – подсказал Голдобов нетерпеливо, уже держась за ручку двери, ведущей в кабинет Первого.

– Нет, я уже все проверил... В общем-то, факты подтвердились, да и Иван Иванович их не отрицает... Он одобрил мои намерения. Речь идет о согласовании формулировок, выводов, если позволите так выразиться...

«Боже, какой дурак! – простонал про себя Голдобов. – Похоже, в газеты идут люди, которых до этого успели выгнать из десятка контор». И, не желая отказать себе в удовольствии, он спросил:

– Скажите, вы до газеты работали где-нибудь?

– О! – Фырнин махнул ладошкой. – В десятке контор! И отовсюду выгнали!

– Что так? – вежливо удивился Голдобов. Будь он менее самоуверенным, мог бы сообразить, что человека, изгнанного из многих учреждений, надо особенно опасаться. Уж если изгоняли, значит, находили в нем что-то неприемлемое, значит, почему-то не уживался. Но Голдобову было не до столь сложных рассуждений. Слишком многое свалилось на него в последнее время, чтобы он мог позволить себе проявлять опасливость и неуверенность. Этот небольшой разговор лишь убедил его в собственном превосходстве, утвердил в правильности принятого решения. – Подождите меня, если есть время... Мы могли бы вместе пообедать, – предложил он.

– Конечно, я подожду, тем более что мне нужно еще позвонить... Если вы не возражаете. – Он повернулся к секретарше, а Голдобов, воспользовавшись паузой, прошел в кабинет.

Сысцов не поднялся ему навстречу, не взглянул, не улыбнулся. Он разговаривал по телефону, глядя в окно, и лицо его, освещенное белесым небом, казалось бледным и более, чем всегда, морщинистым. Голдобов, потоптавшись у стола, неловко сел, положив папку на приставной столик.

– Хорошо, – сказал Сысцов. – Позвоните утром. Вас соединят. Я предупрежу. Надеюсь, что к тому времени будут новости. – Он положил трубку, так и не взглянув на Голдобова. – Слушаю вас.

Такое начало не предвещало ничего хорошего. Но Голдобов знал и то, что Первый поддается влиянию, разговоры с ним получались даже при таком вот начале.

– Я только что в дверях столкнулся с журналистом, этим... газетчиком... – Он замолчал, ожидая, что Сысцов подхватит его слова и сам расскажет о состоявшейся беседе, но тот невозмутимо молчал, глядя Голдобову в глаза. И тому ничего не оставалось, как продолжить: – Что-то он не показался мне слишком уж...

– Говорите, я слушаю.

– Как бы он не напутал... Только что похвастался – его выгнали из десятка контор.

– Из журнала его пока не выгнали. И не собираются. Я только что разговаривал с заместителем главного редактора. Человек, с которым вы столкнулись в дверях и который вызвал у вас столь пренебрежительное отношение... пользуется у них полным доверием. Они напечатают все, что он напишет.

– Значит, надо позаботиться, чтобы написанное выглядело достаточно пристойно... Мы договорились вместе пообедать. Обычно хорошая пища на таких людей действует...

– Ну? Как она на них действует? Очень даже интересно, – Сысцов усмехнулся, показав белоснежные, отлично сработанные зубы.