Грехи Матери
Шрифт:
— Странное место, — сказала Кенто, когда мы достигли первых деревьев, окаймлявших оазис. — Оно кажется... — Она покачала головой.
— Неправильным, — сказала я, тоже пытаясь подобрать подходящее слово. — Я как будто слышу постоянное жужжание, словно над ухом жужжит москит.
Кенто кивнула:
— И еще у меня по всему телу блуждает щекотка, которую я не могу найти. Зачем людям оставаться здесь?
Я отшатнулась в сторону, когда мимо пробежал обнаженный мужчина, с кожи которого стекала красная вода. Он подбежал к краю поселения и прыгнул в песок, а затем покатился по песку, как щенок, впервые попавший в грязь.
— Я бы предположила, что это Источники, — сказала я. — Здесь погибли сотни, а может, и тысячи Ранд и Джиннов.
— Да, — сказала Кенто, стиснув зубы. — Мне кажется, именно поэтому люди часто приходят сюда. Но, похоже, они остаются здесь по другой причине. — Она посмотрела на огромный глаз. Тогда я поняла, что другие люди иногда поступают так же. Безумный старик поднял голову и, казалось, был загипнотизирован, потерявшись в необъятности чужого взгляда. Остальные, в основном те, у кого были рваные палатки, тоже смотрели в разлом.
Все разумные люди испытывают странное влечение к силе. Притяжение к ней столь же непреодолимо, как и земное притяжение. Я и сама не лишена этого порока; я потратила половину своей жизни на поиски силы. Я многим пожертвовала, поддавшись чарам ее очарования. Я убивала ради нее. Я умирала, стремясь к ней. Но, когда силой обладает личность, это становится еще более странным. Люди проедут полмира, чтобы увидеть королеву, имеющую репутацию убийцы. Это похоже на желание приблизиться к пламени, даже зная, что оно может обжечь. Великий разлом был силой. Глядящий сквозь него Струп был силой. И люди, жившие в оазисе, застряли здесь, попав в ловушку притяжения Создателя, точно так же как Локар и Лурса не могли сбежать от Оваэриса.
Мы прошли под пурпурной листвой и, наконец, добрались до самого оазиса. Он был гораздо больше, чем я думала вначале, и противоположную сторону я видела лишь как смутное пятно в ночном мраке. На этой стороне берега были купальщики, мужчины и женщины, земляне и пахты, они стояли в красной воде и зачерпывали пригоршнями воду, чтобы выливать ее на головы друг другу, что очень походило на ритуал. Что ж, я полагаю, в этом был какой-то извращенный смысл. Они жили под дырой в мире, сквозь которую смотрело существо, которое наши боги называли Богом. Конечно, вокруг этого должна была возникнуть какая-нибудь безумная религия. Возможно, всем присутствующим, как и моей младшей дочери, Струп промыл мозги, заставив их попытаться впустить его в наш мир. Давай будем честны, религия — это просто слово для обозначения культа, который вырос из своих носков.
Я возненавидела это место. Его безумие. Огромный глаз, смотрящий на нас сверху вниз. Неправильно окрашенная вода. Причудливые деревья. Фрукт, который спрашивал, который, черт возьми, час. Маленькое существо с шипами, спасшееся от огня. И больше всего я возненавидела людей, возносящих глупые молитвы существу, которое даже не заметит, как наступит на них. Как ты думаешь, муравьи молятся землянам? Как ты думаешь, они поклоняются ботинку, который их давит? Нет. Они умнее этого, умнее, чем мы. Муравьи знают неумолимую правду о ситуации: большая штука с неба означает опасность, и нужно убираться к чертовой матери с его дороги.
Мне захотелось проглотить все свои Источники и уничтожить все, что там было. Сжечь деревья и вскипятить воду, снова вернуть сюда пустыню и прогнать тупых ублюдков, которые здесь застряли. Заставить их бежать обратно к цивилизации, где они могли бы немного прийти в себя вдали от чудовища, глядящего на них безумным глазом.
— Эска, — сказала Кенто, дотрагиваясь до моей руки. Она указала налево, где на берегу оазиса, сразу за линией воды, сидела одинокая фигура. Имико обхватила ноги руками, положив подбородок на колени, ее огненные волосы были распущены и развевались на легком ветру. Она смотрела на воду, и слезы беззвучно катились по ее лицу.
Я медленно приблизилась и остановилась прямо за ее спиной. Я не хотела садиться или устраиваться поудобнее рядом с ней. Притягательность
этого места была неуловимой и вызывающей. Я думаю, что слишком многим людям здесь было комфортно, и они никогда не уходили. Если Имико и смотрела на что-то конкретное по ту сторону воды, я не могла этого разглядеть.— Имико, — осторожно произнесла я.
Она слегка напряглась, услышав мой голос, но не пошевелилась.
— Мне кажется, я понимаю это место.
— Тогда ты будешь первой.
— Это рай, — сказала она почти блаженным голосом. — Такие места есть по всему миру. Места, где люди могут заблудиться и быть потерянными. Превратиться во что-то новое и оставить себя позади. Как бабочка.
— Да, переодеться во что-нибудь новое, — согласилась я. — Научиться пить отравленную воду из ботинка. — Я указала на мужчину, который как раз этим и занимался чуть дальше по берегу. Имико не посмотрела.
— У тебя получилось, — с горечью сказала Имико. — Ты сбежала. Спряталась в той дерьмовой деревушке и сменила имя. Стала кем-то другим.
— Ммм, до тех пор, пока моя прежняя жизнь не нашла меня и не притащила обратно. Вероятно, в процессе этого бедные жители Райсома обделались. Сомневаюсь, что они когда-нибудь снова будут доверять незнакомцам.
— Каково это? Быть кем-то другим.
Она заслуживала правды.
— Тяжело. Может показаться, что это должно быть легко, хороший способ избежать последствий всего, что ты натворила. Другие люди не знали ни о них, ни обо мне, но я-то уж точно знала. Я могла целыми днями не думать о прошлом, иногда даже неделями. Но в конце концов реальность настигала меня. Воспоминания. Боль, которую я причинила, люди, которых я убила. Люди, которых я... мы потеряли из-за выбора, который я сделала. Это всегда возвращалось, Имико, и, когда это случалось, мне не с кем было этим поделиться. Никто не знал об этом. Мне приходилось переносить все эти страдания в одиночестве, потому что никто в той деревне не знал, кто я такая.
Слезы защипали мне глаза, но я не позволила им пролиться. Я вытерла их моей шалью. «Я всегда ненавидела одиночество. Боялась этого больше... всего на свете. Я ушла в Райсом, чтобы не быть с собой, но на самом деле я нашла там только себя. Это была пытка, Имико. Я подвергла себя пытке, оставаясь там, потому что я верю...» — Я замолчала, чуть не прикусив язык. Это было то, о чем я никогда никому не рассказывала. То, чего не знал обо мне даже Сссеракис.
— Во что? — Имико встала, повернулась и уставилась на меня. Я отказалась дать волю слезам, но не она. Они текли по ее щекам, оставляя дорожки на песке и старой краске, обнажая веснушки. Она выглядела такой усталой. Взвинченной. Измотанной. Я думала — надеялась, — что наш разговор в Каратаане исправил то, что было сломано внутри Имико. Но надеяться на это было так глупо и упрощенно. Имико чувствовала себя разбитой изнутри, и потребовалось бы нечто большее, чем несколько горячих слов — проветривание грязного белья, — чтобы собрать ее воедино. Но сейчас она снова надела свою маску счастья, и я это приняла. Депрессия — бесконечная война, у нас нет другого выбора, кроме как сражаться, и самые страдающие из нас носят улыбки, как доспехи. — Во что ты веришь, Эска?
Я сжимала челюсти до тех пор, пока не почувствовала, что мои зубы вот-вот превратятся в пыль. Но это было бесполезно. Да и вообще, что толку было это скрывать?
— Я мучила себя, потому что заслужила это. — Слова упали между нами свинцовой тяжестью. — Я провела большую часть своей жизни, терпя мучения от других. Мой старший брат, наставники в академии, Железный легион, терреланцы, бригадиры в Шахте, снова Железный легион, император Террелана, гребаный Железный легион, с-но-ва. Должна быть причина. Не может быть случайностью, что все эти подонки потратили столько времени и сил, мучая меня. Значит, я это заслужила. И несмотря на то, что они все ушли, я делаю это сама. Я мучаю себя. Одиночество для меня — пытка. И я подумала... Я надеялась, что без меня вам жилось лучше.