Грешные души

Он растёр руки. Как будто на них всё ещё была кровь.

– Это ложь. Ведь когда я впервые захотел Никауру смерти, никакие голоса в голове мне не являлись.

«Она имеет право знать, – думал принц. – Только бы не увидеть на её лице ненависти. Презрения».

Девушка стряхнула песок с края плаща и жестом пригласила хекау сесть рядом с ней. Он не сдвинулся с места. Лишь начал свой рассказ, смотря на Ифе сквозь пламя костра.

– Мать Никаура умерла при родах. Она была первичной женой фараона, и он любил её больше жизни. Тогда у Хафура не было ни одной наложницы. Он и помыслить не мог о том, чтобы быть с кем-то, кроме супруги. Когда её не стало, фараон оказался перед выбором – поставить под угрозу свою власть, ограничившись одним наследником, или найти новую жену.

Ифе была удивлена. Ей сложно было представить влюблённого Хафура. Сложно поверить, что и у него было сердце.

– Гор обязал фараона продолжить род. Бог верил в преемственность власти и не хотел искать нового наместника в случае смерти Хафура и Никаура. Он даже попросил свою возлюбленную Хатхор [17] вдохнуть в сердце фараона любовь к новой женщине.

Голос Кейфла стал жёстче.

– Это была твоя мать?.. – тихо спросила Ифе.

– Да. Она прибыла из далёких земель в купеческом караване. Торговала специями и травами на базаре. Фараон увидел её случайно. Поразился красоте чужестранки, но даже не думал брать её во дворец. Зато Хатхор, ухватившись за восхищение в мыслях Хафура, внушила ему болезненную любовь.

17

Хатхор – богиня любви и материнства.

– Но ведь она милосердная богиня! Покровительница любви!

– Милосердная богиня тоже может совершать ошибки. К тому же мысли богов сложно предугадать, – Кейфл покачал головой.

Он не хотел оправдывать богов. Но за долгие годы во дворце привык оказывать им уважение.

– Хафур влюбился. До безумия. А чужестранка всем сердцем любила другого, и на неё сила Хатхор не могла подействовать. Думаю, моя мать вообще верила в иных богов, которым не было места под солнцем Та-Кемет.

– Но фараон всё равно забрал её во дворец, – поняла Ифе.

Кейфл кивнул, обхватывая голову руками.

– Женой он сделать её не мог. Чужестранка постоянно пыталась сбежать, вела себя как дикарка. Поэтому он запер её, назначив первой наложницей. И вскоре родился я.

Ифе в ужасе прижала ладонь ко рту. Она не могла даже представить, что должна была испытывать женщина, с которой так поступили.

– Мне кажется, мама меня любила, – на один короткий миг голос Кейфла стал более высоким, даже детским. – Я почти не помню её. Только отголоски прикосновений, отрывки колыбельных, что она пела на незнакомом языке.

– Но если фараон, пусть и под божественным влиянием, любил её, как он мог…

– Довести её до смерти? Здесь как раз и начинается часть истории Никаура. Ему тогда уже минул шестой или седьмой год. Обожаемый всеми наследник был избалован донельзя. Единственное, чего не было у него, но было у меня – это материнская любовь.

– Он завидовал тебе?

Принц кивнул. «Наверное…» – по его лицу скользили тени от костра, делая бесстрастное выражение скорбным.

– Я много лет не знал, как именно умерла моя мать на самом деле. Лишь официальную версию – от болезни. Но дворец полнился слухами. Я собирал их по крупицам, пока, наконец, не выстроил всю картину. И про деяния Хатхор, и про смерть матери. Никаур оболгал её, сказав, что видел с другим мужчиной. А Хафур, опьянённый неестественно взращённой любовью и ревностью, жестоко убил «возлюбленную».

Принц замолчал. Треск костра стал казаться слишком громким. «Так просто. И так ужасно», – Ифе не знала, что можно было сказать в ответ.

– Я не возненавидел брата. В конце концов, он тоже был ребёнком, лишившимся матери. Даже не знавшим её. К тому же слухи никогда не являлись надёжным источником информации. Я хотел с ним поговорить, попытаться узнать истину. Но Никаур продолжал убеждать меня в том, что мама умерла от болезни.

«И я верил ему. Потому что хотел верить», – принц вздохнул. Ифе слушала Кейфла, боясь пошевелиться.

– Разумеется, зерно сомнения уже было заложено. Я продолжал искать истину. Всё меньше и меньше доверял брату. Не мог смотреть на него. Когда Никаур притворился, что я избил его, сведя следы побоев хека… Когда он сказал, что моя мать убила себя сама и её тело приказали бросить зверям, я…

Кейфл задохнулся от нахлынувших чувств. Ифе подалась вперёд, собираясь сесть рядом с ним, обнять, хоть как-то успокоить. Но принц остановил её властным жестом.

– Тогда я понял, что ему ничего не стоит лгать снова и снова. Слухи в моей голове стали истиной, – Кейфл провёл рукой над огнём, поморщившись от жара. – Глупо было использовать смертельное проклятие. Можно было просто избить Никаура. В конце концов, убить проще. Кинжалом. Ядом. Но я хотел, чтобы его покарала хека, о которой он уже солгал отцу. Хотел ровно до того момента, как произнёс последнюю часть формулы проклятия.

Ифе было сложно понять Кейфла. Его рассказ был сбивчив, эмоционален.

– То есть ты уже точно узнал, что Никаур был виновен?

Хекау закрыл лицо руками, глухо рыча.

– Нет! Нет, я ничего не знал наверняка. Это был порыв. Я попытался остановить проклятие на последнем этапе. Сломав формулу, я не смог сдержать силу артефакта, что потратил на неё. И она обратилась против меня. Убила.

Внезапное понимание обрушилось на Ифе ледяной волной.

– Ты… Ты всё это время искал новой встречи с Никауром не для того, чтобы убить? Ты хотел заставить его рассказать правду?

Девушка надеялась, что Кейфл скажет «да». Оправдает себя. Но принц с ледяной серьёзностью ответил:

– Я не знаю, – он резко встал, отворачиваясь от аментет. – Ты можешь судить меня. Я пойму. Можешь велеть уйти прочь. Но я не стану лгать. Не буду оправдывать свои действия. Я пытался убить брата, не будучи уверенным в его вине. И в итоге убил. Мне некого винить, кроме себя.

С этими словами Кейфл шагнул прочь от костра. Ифе ответила тихо. Скорее себе, чем ему.

– Я не сужу. Знать истину о собственном прошлом – это то, чего достоин каждый человек.

Но он услышал. И замер, бросая взгляд через плечо.

– Спасибо, Ифе.

«Когда-нибудь я смогу отпустить ненависть, что прожигает меня. И стану достойным твоего сочувствия. Понимания». Но сейчас всё, что Кейфл мог сделать, – это уйти. Остаться наедине со своей болью и не видеть грусти в глазах Ифе.

Девушка смотрела ему вслед, тихо плача. Ещё недавно она бы ни за что не поверила бы в то, что деяние праведных богов могло привести к такой боли смертных. Но теперь рассказ о Горе, Хатхор и их влиянии на Хафура казался слишком реальным. Логичным. Даже если это были только слухи.

«Пусть Кейфлу хватит сил отпустить прошлое. Искупить вину и простить себя», – думала девушка. Эти мысли были не молитвой, а надеждой.

* * *

Атсу возвращался с наполненным водой старым, но большим бурдюком. Ему повезло – попались добрые люди. И воды теперь должно было хватить на целый день.

Навстречу вору медленно брёл Кейфл.

– Ты что, Ифе одну оставил?

Принц даже не взглянул на Атсу.

– Эй! – мужчина схватил хекау за руку, останавливая.