Грибификация: Легенды Ледовласого

— А можно я медальки возьму? — перебила Люба, — Они же дорого стоят?

— Как же... Это мои... И папины... — попытался протестовать министр. Это уже слишком. Все было так странно и страшно, а ведь у него сегодня юбилей, и все вроде было так хорошо. Он же уже старенький, почти пенсионер...

— Забирай, — махнул рукой Шах-Ирридиев.

— Нет, — твердо сказал Эль-Джионозов, — Награды отца Запобедова не смей трогать, он их получил на войне, сражаясь с врагом. А вот награды самого министра, которые ему дали за убийство сарматских женщин и детей, можешь забрать.

Запобедов рассвирепел:

— Не трогай, сука! Убийство? Какое еще убийство...

— Ну а как это называется? — равнодушно пожал плечами Шах-Ирридиев, попыхивая трубкой, — Четверть высланных умерла в первый год после депортации от голода и болезней. Мы же сарматы, мы привыкли жить в мягком климате, на хуторах. А ты нас запихал в колхозы в Средней Азии, и заставил там пахать без зачета трудодней и выходных. И мы от такого немножко повымерли. Так что ты, Запобедов, можешь собой гордиться, ты наш советский Гиммлер по сути.

— Не смейте трогать мой орден! — закричал Запобедов, — Да как вы смеете, щеглы? Такая была ситуация в стране! Я ветеран!

Шах-Ирридиев извлек из винегрета пистолет Леонида, очистил его от налипшей свеклы и картошки, а потом протянул Запобедову:

— Держи. Раз ты такой злой — можешь меня застрелить. Разрешаю.

Министр некоторое время тупо смотрел на оружие, а потом схватил его, направил на Шах-Ирридиева и нажал на спуск. Но выстрела не произошло.

— Бэм! — сказал Шах-Ирридиев, отбирая у министра пистолет и аккуратно кладя его обратно в винегрет, — Дело в том, что ты не дослал патрон в патронник, Запобедов. А, кстати, объясни нам всем, пожалуйста, почему орденоносный ветеран войны не умеет пользоваться пистолетом?

— Я... — задохнулся от гнева министр, — Я... Я обеспечивал безопасность фронта от засевших в тылу сарматских националистов, сотрудничавших с оккупантами!

— Эвоно как, — кивнул Шах-Ирридиев, — С оккупантами. А тот факт, что сарматы вообще не были в оккупации, потому что немцы не дошли до нас две тысячи километров, тебя не смущает, нет?

— Не были, но хотели быть! — заорал Запобедов, — Сотрудничали! Был даже Сарматский Легион СС!

— Ага, — согласился Шах-Ирридиев, — Был. Только он был на бумаге, и служило в нем ровно пять сарматов, и те все граждане Германии. Но это все к делу не относится. Ты лучше нам объясни, как ветеран войны может не уметь пользоваться пистолетом?

— Я болен! — снова задохнулся от гнева министр, — У меня диабет! Я просился на фронт, но меня не взяли, направили на партийную руководящую должность, чтобы я мог принести больше пользы отечеству...

— Ого, и дожил до восьмидесяти с диабетом, причем заболев еще в юности? — добродушно перебил Шах-Ирридиев, — Надо же. Врачи всего мира рукоплещут. Инсулин.

— Что? — не понял Запобедов.

— Я говорю, инсулин покажи. Ампулу, — так же добродушно попросил Шах-Ирридиев, — Все диабетики сидят на инсулине, это даже я знаю, хоть и не врач.

— У меня стойкая ремиссия, — твердо ответил министр, — И вообще по какому праву...

— У тебя с 1941 года ремиссия, блин! — неожиданно вышел из себя Шах-Ирридиев, но тут же успокоился, потом вынул из кармана куртки пачку бумаг и швырнул ее на праздничный стол, прямо на бутерброды с черной икрой, — Вот карточка на тебя из КГБ, а вот — из Минздрава. Конкретно диабет тебя мучил только однажды в жизни в 1941 году, когда тебе позарез надо было отмазаться от фронта.

И твои кореша в ЦК тебе, разумеется, помогли. Как не помочь старому другу? А еще больше наверное помог батя, соратник самого Калинина. Только вот даже твой батя на фронт поехал, хоть ему и было уже пятьдесят, хоть и поехал он в комиссарско-штабной должности. А ты тем временем занимался массовыми убийствами собственных граждан в тылу.

Диабет у него, блин. Самый атипичный в мире диабет, обостряется только накануне мировых войн. А знаешь, кто настоящий ветеран войны, Запобедов? Вот, например, отец Эль-Джионозова. Видишь, как сам Эль-Джионозов на тебя недобро смотрит? Это потому что его батя-летчик воевал с июня сорок первого и до самого апреля 1943, когда его сняли с фронта, уволили с военной службы и отправили как сармата в Среднюю Азию, где он умер год спустя от тифа.

И у него тоже были награды, Запобедов. Но только полученные на войне, а не за массовые убийства женщин и детей в тылу, как у тебя.

Совсем расстроившись, Шах-Ирридиев взял наполненный «Хванчкарой» нетронутый бокал министра и залпом выпил.

Люба продолжала набивать мешок из-под картошки и звенеть хрусталем, в серванте уже почти ничего не осталось, кроме отцовских наград и бюста Сталина.

Жена министра Валя плакала, сидя за столом и обхватив руками голову. Леонид все еще стоял весь белый, второй пистолет он так и не выхватил.

Эль-Джионозов отставил от стола стул и сел возле двери, положив саблю себе на колени. Министр уже ничего не понимал, все было как во сне, жизнь и реальность ускользали от него.

— Леонид, пожалуйста... — умоляюще попросил он.

Телохранитель вдруг действительно встрепенулся, но сделал он совсем не то, что хотел от него министр. Леонид решительно шагнул, но не к сарматам, а к Любе. Он схватил девушку за руку, как раз взявшую сувенирную тарелочку из Праги.

— Я не позволю грабить собственность товарища министра, — заявил Леонид.

Сарматы наблюдали за сценой с вялым интересом. Люба вывернула из захвата собственную руку, сжимавшую сувенир из Праги, а потом кокетливо приподняла длинное платье и со всей силы ударила Леонида ногой в пах. Телохранитель завыл, заухал, тихонько заматерился и упал на колени.

— Да пошел ты нахуй! — сказала Люба, возвращаясь к грабежу.

Эль-Джионозов хмыкнул, а Шах-Ирридиев радостно заорал:

— Вот это боевая девушка! Просто огонь! Прямо амазонка, а мы, сарматы, считаем себя потомками амазонок. Тебя как зовут? Брюс Ли?

— Люба, — буркнула девушка, завязывая туго набитый мешок. В серванте остались только отцовские награды, пара фарфоровых тарелок и Сталин на полке.

— Хорошее красивое русское имя, — заявил Шах-Ирридиев, — А вот скажи, Люба, где ты научилась так круто драться, грабить министров, таскать одной рукой мешки с картошкой и хрусталем, предавать своих работодателей и вообще столь быстро ориентироваться в боевой ситуации?

Люба мрачно посмотрела на сармата:

— Я из глухого колхоза в Псковской области. В семье четверо детей. Папы у нас нет, а мама работает дояркой. Дальше объяснять надо?

— Нет, все предельно ясно, — развеселился Шах-Ирридиев, сунув руку во внутренний карман куртки, он извлек оттуда визитную карточку и протянул Любе, — Держи, прекрасная амазонка. Нам нужны такие люди как ты. Боевые, способные к тактическому мышлению, любящие деньги, верные тому, кто им платит, и не связанные с советским карательным аппаратом. Ты ведь не связана с советским карательным аппаратом?