Грибификация: Легенды Ледовласого

В огороженном колючей проволокой Центральном отсеке лагеря Хрулеев до этого дня не был ни разу. Шестнадцатых градусов, одним из которых был теперь Хрулеев, сюда пускали только в дни общих собраний. От недосыпа у Хрулеева трещала голова, рана в промежности дергала и зудела. Он старался не смотреть, но проклятые кол и клетка притягивали к себе взгляд как намагниченные.

Железный кол, остро заточенная огромная арматурина высотой в два человеческих роста, помещался в самом центре площади. Кол был вкопан в землю, от дождя его защищала проржавевшая крыша, поддерживаемая четырьмя железными опорами. Вероятно, германцы собрали это сооружение из деталей, отвалившихся от элеватора.

Больше всего кол напоминал традиционную для советских районных центров чугунную новогоднюю елку. Хрулеев в свое время много ездил по стране и насмотрелся на такие елки. Елки обычно располагались на центральных площадях городков и поселков рядом с памятником Ленину. Впрочем, в 1991 году всех Лениных отправили на переплавку, а четыре года спустя опустевшие постаменты стали занимать чугунные статуи дарующего детям мира Гриб Президента со стаканом.

Но елки пережили все эти изменения и наверняка стояли до сих пор. Подобная типовая елка представляла собой огромную вертикально установленную металлическую трубу, к которой были приварены перпендикулярно земле трубы поменьше. Большую часть года эти выкрашенные в зеленый сооружения только уродовали и без того депрессивные главные площади селений, но перед Новым Годом елки оживали, как в сказке Андерсена. В приваренные к чугунному стволу трубы втыкали живые еловые ветки, на них вешали морозоустойчивые пластмассовые шары и гирлянды, а на верхушку водружалась огромная красная звезда. В городках и селах побогаче к звезде даже было подведено электричество, и в мутных зимних небесах над площадями по ночам горели красные пятиконечные светильники.

Эти железные елки всегда казались Хрулееву чем-то архаическим и языческим, артефактами древнейших культов плодородия. Нечто подобное Хрулеев видел в немецких деревнях, где уже несколько тысяч лет каждую весну в центре деревни устанавливался деревянный шест, украшенный цветами и венками, вокруг таких шестов молодые девушки в дни весенних праздников исполняли ритуальные танцы.

Наверное, желание воткнуть посреди поселения нечто фаллической формы и поклоняться ему было неотъемлемой частью человеческой психики, и уйти от этого не могли ни немецкие крестьяне, ни советские граждане, ни даже Герман.

Впрочем, вкопанный в центре площади перед элеватором по приказу Германа железный кол был лишен традиционного фаллического символизма, смысл этого сооружения был строго противоположным.

И украшен кол был отнюдь не еловыми ветвями или новогодними шарами, вместо этого к колу были приварены несколько сотен острых стальных штырей. На каждый из штырей было насажено несколько мужских органов, тех самых, которые отрезали адепту по время прохождения Обряда Очищения. Это делало кол похожим на окаменевшую яблоню, давшую обильный урожай перезревших и подгнивших плодов.

Хрулеева физически тошнило от одного взгляда на кол, от самого присутствия здесь этого сооружения. Он видел, что органы, располагавшиеся на нижних штырях, уже давно начали гнить от сырости. Некоторые совсем разложились и превратились в комья бурой жижи, из них свисали застывшие влажные нити трупного жировоска.

Земля под колом порыжела от жидких трупных выделений и падавших со штырей кусков гнилого мяса, казалось, что железная яблоня пустила там под землей выпиравшие на поверхность перегнойные корни.

Хрулеев, даже стоя в самом заднем ряду собравшихся на площади германцев, видел, что в некоторых насаженных на штыри органах копошились бледные черви, другие покрылись белой мягкой бахромой плесени. Мух вокруг кола летало совсем немного, не больше десятка. Это были последние октябрьские мухи, самые стойкие и живучие, спешившие устроить себе последний пир перед зимней спячкой, а может быть даже желавшие отложить яйца в мертвую плоть.

Было заметно, что мух совершенно не привлекают ни гниль на нижних штырях кола, ни совсем ссохшиеся органы на верхних. Объектом их пристального интереса был тот же кусок плоти, который постоянно притягивал к себе взгляд Хрулеева. Этот орган был насажен на штырь в середине кола, примерно на высоте человеческого роста. Он был еще совсем свежим, недавно отрезанным от живого тела, были заметны размазанные по куску плоти уже побуревшие кровавые мазки. Хрулееву было отлично известно, что единственным подвергнутым операции Очищения за последнюю неделю был он сам, поэтому вопроса, кому именно принадлежал раньше этот кровавый плод железной яблони, у него не возникало.

Все силы Хрулеева сейчас уходили на то, чтобы не сблевать или не упасть в обморок. Он даже врагу бы не пожелал подобного — видеть куски собственного тела, пожираемые мухами и выставленные на всеобщее обозрение. Хрулеева не утешало даже то, что он был не первым и вероятно не последним, прошедшим Путь Очищения. На железные штыри кола было насажено не меньше тысячи органов, и тем не менее, некоторые штыри пока что оставались свободными, плоды гниющей плоти на них еще не созрели, и эти штыри терпеливо ждали новых мистерий Очищения.

Но главное украшение кола было насажено на его заостренной вершине. Оно сразу привлекало внимание, как звезда на верхушке новогодней елки. В отличие от остальных органов на колу, это украшение было надежно защищено от мух, червей и влаги прозрачным круглым стеклянным плафоном от лампы. Историю этого украшения Хрулеев знал, в лагере германцев знать ее был обязан каждый.

Это случилось 20 августа, позже этот день был назван Днем Обретения Истины. Именно тогда Герман вдруг осознал, что ДЕТИ — ЗЛО, не поверхностно, как раньше, а глубоко, он прочувствовал наконец эту истину до самого дна. Обретя истину, Герман немедленно взял топор, выложил на пень собственные причиндалы, а затем отрубил их под корень. Таким образом Герман был единственным живым обитателем элеватора, который удалил себе вообще все, что обычно располагается у мужчины между ног.

Все остальные, над которыми Герман пытался проделать эту операцию, умерли от кровопотери. Сам же Герман выжил не благодаря медицинской помощи (настоящих врачей в лагере германцев вообще никогда не было), а потому что был мужественнее, храбрее, умнее и сильнее любого другого человека в мире. Герман смог остановить кровотечение одной силой своей стальной воли, так гласила официальная легенда.

Теперь отрубленные топором причиндалы Германа украшали собой верхушку железного кола, они были тщательно проспиртованы и отлично сохранились, был заметен даже алый рубец от удара топором. Рубец однозначно подтверждал тот факт, что в момент Обретения Истины Герман был лишен всяких сомнений и страха и оттяпал себе детородные органы одним единственным метким ударом топора.

Сам топор Хрулеев не видел, но по слухам его показывали тем, кто дослужился на элеваторе до самых высоких градусов, во время тайных обрядов дополнительных посвящений.

Железный кол вызывал у Хрулеева отвращение и омерзение, но клетка была гораздо хуже. Клетки Хрулеев боялся.

Клетка висела над площадью на цепях, цепи крепились к проржавевшим нориям, соединявшим силосный бак, где хранилась теперь квашеная капуста, и Молотилку, где Герман молотил провинившихся. Стенки клетки были сделаны из мелкой рабицы, а внутри находились трое детей.

Хрулеева больше всего пугала темноволосая девочка, она лежала на дне клетки лицом вниз. Волосы у нее были того же цвета, что и у дочери Хрулеева и вроде бы даже похожей длины. Но, присмотревшись, Хрулеев убедился, что это не Юля. Эта девочка была младше и одета в джинсовую курточку. Дети не переодевались с того самого дня, когда все началось, Герман тоже вряд ли выдавал пленным детям новую одежду. А значит дочь Хрулеева, если бы это была она, должна была быть в той же толстовке, в которой Хрулеев видел ее в последний раз.