Грибификация: Легенды Ледовласого
Шрифт:
Коровник вдруг наполнился нестерпимой вонью, запах напомнил Топтыгину, что нужно делать.
— Глисты, — сказал Топтыгин, — Я выпишу состав 202. Сто флаконов. Принимайте ежедневно.
Но уже было поздно, корова с застрявшим в ней и так и не родившимся теленком превратилась в лужу бурого гноя на полу. Топтыгин подошел к луже гноя и встал перед ней на колени.
— Но как же так? Я же выписал лекарство. Нечестно, несправедливо.
Топтыгин закричал, заплакал. Сколько ему лет? В деревне ведь нет врачей, только совсем маленький Топтыгин.
Он не смог. Он не справился.
Из темноты вышел лесник. За спиной у него висело ружье.
— Вы не слышите меня,
Топтыгин схватился за глаза, но не смог удержать их на месте. Глаза вытекли. Потом с Топтыгина сошла кожа, обнажив кровавое мясо. Странно, но он все еще видел, и боли совсем не чувствовал. Топтыгин вдруг осознал, что это от старости. Время в коровнике идет иначе, он уже не мальчик, он стал гниющим трупом. Он ничего не сделал за свою жизнь, ведь все время сидел в темном коровнике.
— Так нечестно, — снова произнес Топтыгин.
— Профессор, вы спите или сдохли? — спросил лесник неожиданно сиплым и прокуренным голосом.
Топтыгин вдруг увидел, что дверь и стены стремительно приближаются. Через мгновение он уже бежал к двери, к выходу. Но потолок тоже приближался, Топтыгин понял, что не успеет, потолок раздавит его. Потолок ударил Топтыгина по голове, корова замычала.
— Профессор, я к вам. Вы же тут главный? Я болен, мне нельзя койки таскать.
Потолок тяжело опустился на Топтыгина и вдавил ему голову в его собственные руки. Профессор инстинктивно поднял голову и к своему удивлению не встретил никакого препятствия. Мир вокруг был размыт и смазан, в дверях кабинета кто-то стоял.
Топтыгин нашарил на столе очки и надел. Мир обрел четкость, профессор понял, что уснул за столом в кабинете главврача, положив голову на руки. В результате руки у него затекли, а голова трещала.
В дверях кабинета стоял человек с картонной коробкой в руках. Топтыгин автоматически осмотрел человека, ища следы поражения кукурузкой. Он сделал это, даже не осознав до конца, что проснулся, взведенный мозг профессора потребовал сделать это. Но осмотр незнакомца, конечно, был глупостью. Никаких новых пораженных сейчас, к концу вторых суток после аварии, уже быть не могло.
Почти все пораженные ВТА-83 погибли сегодня, последние оставшиеся в живых — четырнадцать бойцов химических войск и залезший вчера в больницу мальчик сейчас были уже на последней стадии и мучительно умирали на третьем этаже больницы в отдельной изолированной палате.
Впрочем, стоявший в дверях человек с коробкой тоже определенно пострадал от ядов. Только не от кукурузки, а от тех ядов, которые продаются в магазине по 9 рублей 10 копеек. И вливал пострадавший в себя эти яды вероятно добровольно.
Человек с коробкой был низок, сутул и напоминал ощипанного цыпленка. Рожа у него была серая, а глазки — крысиными. Сейчас эти крысиные глазки шарили по кабинету, они смотрели то на профессора, то на стоявшую в одном из шкафов главврача подарочную бутылку армянского коньяка.
— Я вроде уснул. Простите, слушаю вас, — сказал Топтыгин. Он ощущал, что ему только что снилось нечто очень неприятное, но никаких подробностей сна припомнить уже не мог.
— Мне нельзя койки таскать. Не буду. Спина больная. Можете сами посмотреть, вы же профессор, — неуверенно сказал человек. Коробку он поставил на пол.
— Боюсь, что моя специализация лежит далеко от болезней опорно-двигательного, молодой человек, — ответил Топтыгин, — И о каких койках вы сейчас говорите?
— Так заставляют койки
таскать, меня заставляют — заканючил незнакомец, — Лейтенант Шпалова сказала, что если буду плохо работать — оформят за тунеядство. Никакого гуманизма, никакой заботы о людях, не соблюдают генеральную линию партии.Топтыгин зевнул:
— Мне вроде сказали, что уборкой больницы будут заниматься добровольцы. Так что если не хотите таскать койки — идите домой. В чем проблема, молодой человек?
— Ага, домой, — обиделся тунеядец, — Я домой пойду, а они мне туда следака пришлют и за убийство оформят. Мне участковый угрожал, падла. Слушайте, профессор, а тут безопасно? Я тут тронул пару коек, не таскал их, конечно, а просто тронул. Случайно. У меня теперь хуй не отвалится? А то говорят, что от этого протекшего ядохимиката хуи отваливаются.
— Не отвалится. Можете не беспокоится за ваш половой орган. И за все остальное тоже, — заверил мнительного «добровольца» Топтыгин, — Яд уже дезактивировался, и мы здесь все проверили. Койки чистые, в смысле они, конечно, запачканы кровью и фекалиями, но яд из этой мертвой крови и выделений тоже уже ушел. Опасные для окружающих больные у нас остались только в одной палате на третьем этаже. Еще нельзя ходить на лестницу, по которой мы выносим этих больных, когда они... когда они выписываются из больницы. Но ни в эту палату, ни на лестницу мы добровольцев не пускаем, там все изолировано и стоят часовые, вы наверное видели. Так что никакой опасности нет, молодой человек. Хотя работа конечно неприятная, согласен.
При слове «работа» собеседник профессора поморщился, судя по всему, для него неприятной была любая работа.
— Так я пойду домой, профессор? А то у меня дела.
— Идите уже, конечно.
— А менты как же? А вы скажете лейтенанту Шпаловой, чтобы она меня не оформляла за тунеядство, и за все остальное?
Разговор уже несколько наскучил Топтыгину:
— А вот тут ничем не могу помочь, молодой человек. Ваши проблемы с милицией решайте сами.
— А я... — тунеядец вдруг разволновался, — А я вам могу дать лекарство, профессор. Которое помогает от ядохимиката. Но только давайте устроим честный обмен. Я вам лекарство — а вы меня от ментов отмажете.
Топтыгину захотелось рассмеяться, или дать незнакомцу в морду. А еще ему захотелось потащить этого алкаша на третий этаж и ткнуть его серой рожей в окровавленного мальчика без глаз и кожи, чтобы он понял, что никакого лекарства тут быть уже не может. Но Топтыгин только сказал:
— Спасибо, не стоит. До свидания, молодой человек.
Но алкаш не ушел:
— Не верите, да? А я вам сейчас покажу, профессор. У меня вся доказательная экспериментальная база с собой, смотрите.
Серолицый извлек из коробки котенка и победоносно продемонстрировал его Топтыгину, держа животное за шкирку:
— Вот. Когда я его подобрал — у него не было ни рожи, ни кожи, и кровавая юшка из всех отверстий лилась. А сейчас вон какой жирный и лоснящийся. Поправился за один день. Еще и поумнел, я с ним в цирке выступать буду. Он команды знает, и зовут его Мухтаром, профессор.
— Замечательно, — сказал Топтыгин и потянулся к новому телефону, установленному взамен разбитого профессором аппарата, чтобы вызвать охрану.
— А вот это лекарство. Она правда не признается, что она лекарство. Она вообще со мной почему-то больше не разговаривает, — алкаш водрузил на стол перед профессором открытую банку с какой-то черной жижей внутри, на поверхности субстанции плавали мелкие фиолетовые глянцевые кусочки. К банке была приклеена этикетка с отпечатанным на машинке номером «389116».