Гробница Александра

— Итак, о чем вы хотели поведать мне, мисс Прайс?

— Пожалуйста, называйте меня Викторией. — Она села и сжала коленями сложенные ладони, словно старалась обрести опору. — Кое-что необычное случалось со мной и прежде, и причиной тому служили произведения искусства на выставках. — Она склонилась вперед, дыхание у нее участилось, синие глаза напряженно уставились на Тома.

Он бросил взгляд на часы, размышляя: к чему все это клонится? Она лишилась чувств перед Танцовщицей Бейкера, но что за другие произведения искусства она имеет в виду?

— Простите, мистер Карр, — виновато улыбнулась Виктория, — вам, должно быть, кажется, что я не в своем уме. Должно быть, к вам сюда приходят разные странные субъекты, и вы вполне можете подумать, что у меня тоже винтиков в голове не хватает. Но прошу вас, выслушайте меня. — Она замолчала на миг, явно нервничая из-за того, что собиралась рассказать, но потом тряхнула головой и, очевидно, набравшись решимости, продолжила: — Как я уже сказала, у меня — страшная клаустрофобия. — Она снова сделала паузу, видимо, опять испытывая неуверенность, и, будто задумавшись, повернулась к окну.

Том посмотрел на ее профиль. Обрамлявшие гладкую, как шелк, кожу лица золотистые волосы мерцали в падавшем с улицы свете. Она была чрезвычайно привлекательной женщиной. Он подумал, что в профиль ее лицо напоминает лицо Афродиты Каллипигосской из Неаполитанского археологического музея. Та статуя была воплощением невероятной эротики: обнаженная богиня, повернув голову назад, с довольным видом разглядывала свои ягодицы. Большинству видевших ее людей запоминалась именно эта часть тела, но Том воспринимал скульптуру во всей целостности образа. Он обладал незаурядной зрительной памятью, и это было одним из качеств, делавших его хорошим хранителем. Он мысленно отметил, что надо будет еще раз взглянуть на статую, и снова залюбовался классической красотой мисс Прайс, между тем как та продолжала:

— Я начала посещать врача, и она мне очень помогла. Пользуясь методом гипноза, она вызывает у меня воспоминания об определенных событиях детства и даже еще более ранних, — она посмотрела на Тома, — тех, что, вероятно, лежат в основе моего страха перед замкнутыми пространствами.

— Что вы имеете в виду под «еще более ранними», чем детские, воспоминаниями? — недоуменно поинтересовался Том.

— Вы верите в реинкарнацию, мистер Карр? — внезапно спросила она.

Том, которого не так-то легко было застать врасплох вопросом посетителя — ему казалось, что он уже слышал их все, — не знал, что ответить.

— Мисс Прайс… Виктория, — поправился он, — я не понимаю, какое отношение ко всему этому имеет то, во что я верю, — произнес он деликатно, но твердо. — Боюсь, мы слишком далеко отклоняемся от того, что вы хотели рассказать мне в связи с утренним несчастным происшествием. Прошу прощения, но у меня действительно через пятнадцать минут встреча в другом конце музея, так что я буду вынужден очень скоро закончить нашу беседу.

— Это покажется странным, но причина моего обморока там, внизу, заключается в том, что на меня внезапно снизошло воспоминание из прошлой жизни, — после недолгой паузы сказала Виктория. — Оно было спровоцировано одним из экспонатов. Я уже видела статуэтку, которую вы назвали Танцовщицей Бейкера; а также три фрагмента настенной живописи, висящие на дальней стене соседнего зала. Совершенно внезапно я очутилась в прошлом. Мой врач называет это «открытием канала обратной связи». Какие-то объекты или места могут запускать память об опыте прошлой жизни, которая в обычных обстоятельствах пребывает в полностью подавленном состоянии. Я словно оказываюсь снова там.

Она помолчала и, дождавшись, чтобы собеседник кивнул в знак понимания, продолжила рассказ о своем видении. Том между тем, внимательно слушая, бросал восхищенные взгляды на ее прекрасное лицо.

— Я находилась в роскошной усыпальнице, но не в своей. У меня было ощущение, что я знала погребенного там человека. Пришла я туда вместе с еще двумя грабителями, но они предали меня, оставив одну умирать. В моем видении меня ударили по голове, а когда я начала приходить в себя, то услышала, как они заваливают каменной плитой дыру в круто изогнутом сводчатом потолке, через которую мы проникли внутрь. Я проклинала их, потом молила о милосердии, но вскоре настала тишина — они явно бросили меня. Рядом со мной в пол был воткнут факел. В его мерцающем свете я видела дальнюю стену погребальной камеры, расписанную картинами. Среди них были и те три, которые выставлены внизу. И они первыми дали толчок моей памяти.

Я обошла погребальную камеру вокруг, — продолжала Виктория, закрыв глаза и пытаясь точно припомнить все, что видела. — Мои товарищи — грабители — многое из нее унесли, но все унести были не в состоянии. В одном углу лежали кованые доспехи тончайшей работы. А на каменной скамье, среди всяких личных вещей, стояла статуэтка, которую вы называете Танцовщицей Бейкера. Я взяла ее в руки и рассмотрела. Она была так хороша, что я заплакала. Поскольку статуэтка была сделана из бронзы, а не из золота, бросившие меня предатели прошли мимо нее, но для покойного она явно много значила. Именно эта вещь, которую я держала в руках так давно и которую увидела снова, и лишила меня чувств. Я поставила ее на место и направилась к золотому саркофагу, который был расположен в центре погребальной камеры. Пламя моего факела постепенно затухало, свет становился все более тусклым. Мои спутники сняли крышку с золотого гроба, но она была слишком тяжелой, чтобы ее унести. К тому же, думаю, их остановили и заставили поспешно ретироваться и другие соображения. Вернее, суеверия. — Она открыла глаза, повернула голову и посмотрела прямо в лицо Тому. — Последнее, что я видела, была мумифицированная фигура Александра Великого, лежавшая в саркофаге. Его голова покоилась на «Ларце “Илиады”» и кинжале, которые он всегда держал под подушкой при жизни…

2

Тем ранним утром Томас Карр встал рано, в половине шестого, как всегда делал и прежде, когда участвовал в раскопках на Крите. Было еще темно и довольно холодно, с моря дул легкий ветерок. В небе ярко мерцали звезды. По мере того как он подъезжал к раскопу, становилось все светлей, и окружающий пейзаж начинало омывать насыщенное красное сияние восхода. Кастри — высокий мыс, очертаниями напоминающий огарок свечи и доминирующий над бухтой, — заполнил собой весь вид перед лобовым стеклом автомобиля. На востоке виднелись склоны Петсофы, внизу, под горой, приютилась Дикта с ее археологическим раскопом, а за горой расстилалось Эгейское море. Этот пейзаж, особенно при таком раннеутреннем освещении, всегда представлялся ему доисторическим, неким царством Протея, таким, каким в его воображении рисовался мир миллиард лет тому назад — разумеется, если не считать оливковых деревьев, которые теперь покрывали землю и шелестели листвой на ветру. Ясно просматривались контуры островов Кассос и Карпатос, острыми пиками выступавших из моря вдали и наводивших на мысль о моряках античных времен, прокладывавших курс через Эгейское море по линии прямой видимости.

Том свернул с главной дороги на проселок, прорезавший оливковую рощу до самого раскопа, и направился по нему в сторону моря. Было по-прежнему прохладно и пустынно; цикады еще не завели своего нескончаемого стрекота. Ласточки вспархивали с нижних ветвей олив, обрамлявших дорогу. Изящные птички летели впереди «лендровера», словно указывая дорогу. Том вспомнил кикладские [2] настенные росписи в городе Акторини, что расположен на близлежащем острове Санторин [3] , на которых художник, живший более трех тысяч шестисот лет назад, изобразил этих птиц в грациозном полете, и еще раз восхитился тем, как даже этот незначительный природный акт связывает современность с античностью.

2

Кикладская цивилизация, археологическая культура бронзового века, распространенная в 3–2 тысячелетиях до н. э. на островах Киклады.

3

Нынешнее название острова Тира.

За машиной, следовавшей крутым изгибом дороги, тянулся пыльный хвост. В этой отдаленной части острова, тем более в столь ранний час, Том мог позволить себе мчаться с бешеной скоростью, не снижая ее даже на слепых поворотах, потому что знал: никто не попадется навстречу. Он проезжал этот отрезок дороги тысячи раз прежде, и это всегда напоминало ему катание на «русских горках», хотя протяженность отрезка составляла всего несколько сотен ярдов и пролегал он по относительно плоскому рельефу. Это была квинтэссенция греческих дорог — без единого прямого участка. Езда по ним доставляла ему огромное удовольствие и представлялась невидимым порогом между современным миром и тем, восстающим из археологических глубин. Он словно управлял не автомобилем, а машиной времени: «лендровер» кидало из стороны в сторону, перекатывало через ухабы, и, когда он стремительно промчался через старые проволочные ворота в сложенной из неотесанных камней стене и резко остановился перед раскопом древней Дикты, ощущение и правда было такое, будто фантастическая машина времени перенесла его в далекое прошлое.

Как бывалый археолог и специалист по древнегреческому и римскому искусству, Том страстно любил античность и изъездил все Средиземноморье и ареал, расстилающийся непосредственно за ним, посещая раскопки и музеи, изучая материальную культуру классического периода античности и предшествующего ей бронзового века. Его и к музейной-то работе привлекла любовь к древним артефактам, особенно к великим произведениям искусства, являвшимся бесценными свидетелями прошлого, доказательствами его осязаемой связи с современностью и демонстрацией достижений человечества, относящихся к столь незапамятным временам. В силу технологического прогресса последнего столетия природа нынешнего искусства и его будущее виделись совершенно отлично от того, как обстояло дело в классические времена, когда искусство играло в обществе существенную роль. Хотя во многих отношениях человечество как вид с тех пор не так уж сильно изменилось, считал Том и именно поэтому с таким интересом изучал прошлое. Кроме того, он ощущал тесную личную связь с античностью. Это порой давало о себе знать, когда он держал в руке некий древний предмет. Или когда оказывался в каком-нибудь связанном с античностью месте, например, в Турции, на месте бывшего греческого стадиона в Афродисиасе: у него тогда буквально шевелились волосы на голове, и на миг он ощутил присутствие толпы и жаркую атмосферу соревнований, происходивших здесь много веков назад. И разумеется, классическое прошлое воскресало перед ним на местах раскопок. Дикта была одним из таких мест. Здесь прошлое для него реально оживало.