Гробница Александра

— Вполне канонический образ, — ответил Том.

— Ох уж эти греки! Очаровательное лицо, прекрасная обнаженная грудь, а ниже пояса вдруг — все эти жуткие монстры. Чисто мужское представление о женской силе, — с отвращением заметила Виктория.

— Представьте себе, что должен был испытывать участник пира, когда, выпив вино до дна, оказывался лицом к лицу со Сциллой! — подхватил Оскар: — Должно быть, для художника сюжет являлся просто отсылкой к легенде, а вот для того, кому эта чаша доставалась, — неприятным сюрпризом.

— Конечно, эта сценка отличается от той, которую изобразил на своей прекрасной чернофигурной чаше Экзекий [55] : Дионис, плывущий по винноцветному морю в своем скифе с виноградной лозой вместо мачты, а вокруг — тирренские пираты, превратившиеся в дельфинов. — Том снова вгляделся в килик, который держал в руках, и продолжил: — Но греки обожали такие вот изображения-сюрпризы на чашах для вина. И это — прекрасный образец такой чаши.

— Благодарю вас, — улыбнулся Оскар. — Кстати, о винопитии. Взгляните на это. — Он вышел в соседнюю комнату, вернулся с греческой чернофигурной амфорой и поставил ее в центр стола на «ленивую Сюзанну» [56] , чтобы можно было рассматривать ее со всех сторон, не прикасаясь.

55

Экзекий — древнегреческий керамист и вазописец, работавший в основном в технике чернофигурной росписи.

56

Вращающееся сервировочное блюдо.

— Сэр Джон Бизли приписывал ее авторство представителю вазописной группы Лидоса, одного из лучших афинских художников, работавших в чернофигурной технике. Главная сцена на верхней части представляет сатиров, ногами давящих виноград в чане, водруженном на низкий стол, вино стекает прямо в эту амфору. — Оскар указал на сосуд, изображенный на картинке, — его форма точно повторяла форму самой амфоры. — Мне особенно нравится сатир справа, играющий на флейте Пана. Остальные давят виноград под его аккомпанемент. С другой стороны мы увидим бражников на пиру.

Он подождал, пока ваза повернется так, чтобы гости увидели сцену, которую он собирался описать.

— Мужчины возлежат на ложах в обществе прекрасных гетер, то есть куртизанок. Посмотрите, у этой — золотые волосы, как у Афродиты. — Оскар указал на полуобнаженную женщину, сидящую на ложе, хитон соскользнул у нее с одного плеча, обнажив грудь. — Взгляните на чашу, которую она держит.

Виктория наклонилась и воскликнула:

— О Боже! У нее ручка в форме восставшего фаллоса!

Оскар улыбнулся:

— Весьма игриво, не так ли? А теперь посмотрите вон на того бражника, которого рвет в ведро, стоящее прямо возле его обеденного ложа. — Струя, извергающаяся изо рта гуляки, была выполнена из бледной глазури.

— Таким образом, на амфоре изображен полный цикл, — подвел итог Том. — Она в прекрасном состоянии и наверняка атрибутирована верно, сэру Джону Бизли можно верить. Тем не менее не думаю, что смог бы убедить попечителей одобрить такую покупку.

Оскар нахмурился:

— Да, конечно. Жаль, что теперь не семидесятые годы. Подобный декаданс сейчас не в моде. Но у меня есть еще кое-что, что будет вам любопытно. Сделайте милость, подождите минутку.

Он снова исчез в соседней комнате и вернулся на этот раз с двумя золотосеребряными римскими скифосами [57] . На поверхности кубков было глубокое рельефное изображение морской нимфы Фетиды, несущей доспехи своего сына Ахилла. Нимфа мчалась по морю верхом на гиппопотаме. Кубки были почти одинаковыми, но с небольшими вариациями.

Поднеся к глазам и рассматривая один из них, Виктория пошутила:

— У вас полно замечательных вещей, мистер Уильямс, ваша задняя комната — просто пещера Али-Бабы.

57

Скифос — у древних римлян — кубок для вина с двумя горизонтальными ручками.

— Да, но прошу заметить, что Али-Баба был честным человеком, несмотря на то что обязан своими сокровищами сорока разбойникам, — весело ответил Оскар. — В детстве я обожал сказки «Тысячи и одной ночи». Арабы действительно умели рассказывать истории.

Обменявшись кубками с Викторией, Том заметил:

— Интересно, что подобные кубки часто находят парами. Похоже, их и делали парными. Несколько лет назад такую пару выкопали возле Помпей, неподалеку от Стабий. Хозяин положил их в плетеный заплечный короб вместе с другой серебряной посудой и оставил в незаконченной бане, вероятно, рассчитывая вернуться за своим добром позже. Но это ему не было суждено.

— А теперь позвольте показать вам нечто действительно исключительное, — торжественно объявил Оскар. — Еще одну минуту.

Он снова исчез, унеся скифосы, и вернулся с траченной временем статуэткой птицы. У нее не хватало одного крыла, и сквозь брешь внутри можно было рассмотреть какие-то проржавевшие пружинки. Голова была помятой, но целой. Клюв крепился на шарнире, это позволяло предположить, что когда-то он мог двигаться, хотя теперь его бронзовый с позолотой механизм проржавел и сделался неподвижен. Без сомнения, некогда это была очень забавная вещица.

— Это заводная игрушка. Думаю, она относится к эллинистическому периоду. Как вам, безусловно, известно, Герои Александрийский описывал такие в первом веке новой эры. Вероятно, когда-то эта птичка важно расхаживала и сладкоголосо пела для своего хозяина — царя или богатого аристократа. Может быть, ваш отдел реставрации смог бы ее снова оживить?

— А ведь это и впрямь интересно. — Виктория склонилась поближе, чтобы рассмотреть птицу. — Как вы думаете, Том?

— Вещь, разумеется, редкая. Должен признаться, ничего точно такого я никогда не видел, хотя, как справедливо заметил мистер Уильямс, древние греки делали такие заводные игрушки еще в классическом периоде своей истории. Более распространены они стали в эллинистическом периоде, когда подобные хитроумные изобретения вошли в моду. — Том не стал говорить об этом вслух, но что-то смущало его в птичьей голове. Вещь была изящной, однако его, повидавшего тысячи образцов античных птиц, что-то сразу насторожило. Его стало буквально подташнивать при мысли, что ему скармливают подделку. Продолжая разглядывать птицу, он сказал:

— Эти заводные игрушки имеют долгую историю. Они были популярны на Дальнем Востоке, у византийских императоров, у османских султанов. Интерес к ним возродился в Европе в эпоху Ренессанса. Я очень люблю последнюю строфу стихотворения Йейтса «Плавание в Византию», где он описывает золотую заводную игрушку как дорогую забаву византийского императора, будящую его сладкой песней. Мне кажется, эта птичка — более поздняя. — Том постарался скрыть свое неприязненное отношение к вещи. — Вероятно, вам стоит показать ее кому-нибудь из моих коллег в исламском или средневековом департаментах музея. — Взглянув через стол на дилера, Том заметил, что тому не слишком понравилась его оценка.

Он посмотрел на часы.

— Все это восхитительно, мистер Уильямс, но мы не хотим отнимать у вас слишком много времени. Вы сказали, что у вас есть кольцо, которое вы собирались мне показать. Точнее, кольцо-печатка Александра, и это, должен признать, разожгло мое любопытство.

— Да-да, конечно. Вы будете потрясены, когда увидите его. Но сначала позвольте мне предложить вам кофе с абрикосовым пирогом. Мы же никуда не торопимся. Я заказал его специально для вас во французской кондитерской за углом. Виктория, ваш визит в Нью-Йорк нельзя будет считать полноценным, если вы не отведаете этого пирога. Выпечка у них — пальчики оближешь. Сейчас принесу. В любом случае, мистер Карр, я бы хотел услышать ваш рассказ о раскопках на Крите. Известно ли вам, что нынешним летом я побывал на вашей площадке? — Оскар скрылся в кухне и быстро возвратился с серебряным подносом, на котором стояли чашки с кофе и абрикосовый пирог.