Громкий шепот

Я не могу сравнивать эту ситуацию с ложью Алекса. Нельзя грести всех в одну кучу, только потому что я стала параноиком.

Ненавижу. Ненавижу себя и свои эмоции. Ненавижу эту сучью жизнь. Ненавижу это отвратительное чувство пустоты внутри. Ненавижу уязвимость. Ненавижу каждое мгновение, когда живу и отравляю воздух своей токсичностью. Я даже не дала ему объясниться. Кто вообще так поступает? Конченые психопатки как я, вот кто.

Какое я вообще имею право обвинять Макса и злиться на него, когда сама врала о своей жизни всем подряд? Мы все разные, каждому из нас нужно время, чтобы осознать, принять и только затем проговорить вслух. Сделать выбор – хранить и оберегать свой секрет или встать под обстрел и принять все пули, раскрыв правду. Мы не имеем права обижаться на то, что нам сразу не предоставили отчет со всеми подробностями, которые нам так хотелось бы узнать.

Люди – эгоистичные существа. Мы думаем о том, как нам обидно и неприятно от лжи. Но совершенно забываем, какую муку испытывал человек, когда обстоятельства складывались так, что он был вынужден лгать.

Боже, я устала чувствовать так много и не чувствовать ничего одновременно. Внутри меня будто горит адское синее пламя, но я даже не могу заплакать от ожогов. А они болят. Так сильно, что хочется выть, но у меня не получается. Единственное – я могу прикрывать свои язвы сарказмом и грубостью.

Не знаю, сколько проходит времени с начала моего припадка, перетекающего в психоанализ. Я не выходила из комнаты просто потому, что ощущаю невероятный стыд. За свою жизнь и за всю себя. Взрослые люди так себя не ведут. Женщины так себя не…

Черт возьми, еще не хватало начать говорить словами мамы. Тьфу. Пронеси и помилуй.

Легкий стук в дверь заставляет меня перевернуться с боку на бок. Голова Аннабель медленно появляется в дверном проеме, словно она боится, что я покусаю и ее. Неудивительно. Стоит только вспомнить, как я срывалась, когда она пыталась выяснить правду о моих синяках. Я бы на ее месте тоже себя сторонилась. Наверняка Макс позвонил ей и потребовал разминировать бомбу, обитающую в этой комнате.

– Неси сюда свою задницу, Аннабель. – Я двигаюсь на кровати и откидываю одеяло, приглашая ее лечь рядом.

Мне срочно нужно с ней пообниматься.

Подруга подбегает с присущей ей грацией и ложится рядом. Она кладет мою голову к себе на грудь и расчесывает мои волосы пальцами.

– У тебя на голове взрыв на макаронной фабрике, – нежно подмечает Аннабель, заставляя звучать эти слова как комплимент.

– А у тебя маленькая грудь. Мне твердо, – воркую я и крепче прижимаюсь к ней щекой.

– А у тебя воняет изо рта, – напевает она. – Пора привести себя в порядок, милая.

– Но мы все еще дружим, даже при условии этих ужаснейших недочетов, – вздыхаю, впитывая ее спокойствие и тепло.

– Да, это то, что мы делаем, – произносит Аннабель мягко, и я чувствую, как мое горло сжимается от эмоций. Беспорядочных и таких сильных, что сложно сделать вдох. – Отпусти. Ты можешь плакать, это не страшно. Я постоянно этим занимаюсь. – Она пожимает плечами, и моя голова дергается от этого движения. – Леви тоже иногда практикует.

Аннабель сдерживает смех, а я, вопреки своему дерьмовому настроению, искренне улыбаюсь.

– Что, если я такая же ненормальная и гнилая, как он? Может, именно поэтому мы поженились, – тихо произношу я давно мучивший меня вопрос. Я закрываю глаза, ощущая себя беспомощной и уставшей.

– Нет. Не смей так говорить, – шикает Аннабель со всей агрессией, на какую только способна. – Ты… – начинает она мечтательно. – Ты, конечно, вся в колючках, но не забывай, что кактусы тоже цветут. Их цветы хоть и редки, но прекрасны. Ты совершенно нормальная, такая же, как и все мы. Со своими пороками. Но мы тебя любим.

– Это то, что мы делаем, – шепчу я в полусне, цепляясь за свою подругу, как за спасательный круг.

* * *

За окном уже темнеет, когда я провожаю Аннабель и наконец-то привожу себя в человеческий вид. Небо затягивают огромные грозовые тучи, а на горизонте расцветают электрические разряды. Это напоминает мне, что как бы я ни старалась избегать предстоящего разговора с Максом, все равно от него никуда не деться – как от дождя, начинающего тихо шуметь за окном.

Скажется ли на наших взаимоотношениях тот факт, что мы не такие уж незнакомцы? Да и были ли мы ими? Если подумать, то даже наше первое взаимодействие в семь лет казалось чем-то вроде нити, на которую мы были нанизаны, как идеально подходящие друг другу бусины.

В тот момент, когда моя рука хватается за ручку двери, лист бумаги скользит по полу и упирается мне в ноги.

Как всегда упертый и находчивый Макс.

Я хватаю листок и сажусь на пол, опираясь спиной о дверь. Поле для игры в крестики-нолики красуется на белой бумаге, а внизу аккуратным, почти каллиграфическим почерком написано: «Сыграем?»

– Хочешь опять поймать меня в ловушку своих желаний? – спрашиваю я, наклонившись ближе к двери.

– В этот раз первый крестик ставишь ты. Все в твоих руках, – доносится голос Макса с другой стороны.

Фломастер голубого цвета появляется в зазоре между дверью и полом. Слышится фыркающий звук, похожий на непрекращающийся тихий чих. Нос Брауни чуть ли не просовывается в маленькую щель, оставляя на ламинате облако конденсата от горячего дыхания.

– Подвинь свою задницу, – еле слышно ворчит на него Макс.

Я изо всех сил подавляю улыбку, хотя никто не может увидеть ее за закрытой дверью. Но не хотелось бы сдаваться без боя, поэтому, схватив фломастер, ставлю крестик в одной из клеток игрового поля и отправляю листок Максу.

– Один ход – один вопрос, – устанавливаю правила, постукивая ступней по полу. Брауни начинает сходить с ума от этого звука, порываясь пробить дверь. Уверена, его хвост сейчас хлещет Макса по лицу. – Как давно ты понял, что я – это я?

Макс передает мне листок с ноликом в соседней клетке, но медлит с ответом. Прочистив горло, он произносит с присущей ему бархатистостью и размеренностью:

– Такое чувство, что еще в академии танца. – Он выдерживает напряженную паузу. – Твои волосы. Они заставили меня забыть всех девушек, встречавшихся раньше. Но одну я так и не смог выбросить из головы. Ведь она была юной версией тебя. – Макс тяжело вздыхает, а затем насмешливо продолжает: – До последнего мне казалось, что это просто какая-то шутка, поэтому я старался не торопиться с выводами. Окей, возможно, торопился. Неважно, – бормочет он себе под нос. – Со временем я сложил все безумные совпадения, но последним кусочком пазла стали ромашки. А потом мы все оказались в криминальном сериале.

Я рассматриваю рисунок цветов на чехле своего телефона и понимаю, что, возможно, тоже до последнего намеренно не обращала внимания на странные отголоски воспоминаний.

Отправляю ему листок со своим ходом и обдумываю следующий вопрос. Макс, как всегда, логичен во всех доводах, поэтому очередной раз лишает меня слов. Чертов адвокат с вежливым мастерством затыкает мне рот.

– Опережая твой вопрос: я пытался рассказать, но все работало против нас. Алекс. Больница. Фальшивый брак и уйма поддельной документации, которую нужно было, – он задумывается, – качественно подделать.