Гроза на Шпрее
Шрифт:
— Только то, что относится к подготовке финансово-экономической базы за пределами страны и кадров для будущего реванша.
— По нашим сведениям, эта подготовка началась еще с мая сорок третьего года, когда возможность поражения в войне стала реальной угрозой, а не абстрактным допущением. По приказу Гиммлера, согласованному с Гитлером, специально созданный штаб, используя широкие полномочия, разработал два стратегических плана, которые должны были вступить в действие на территории Германии после ее поражения. План «номер один» сейчас не представляет для нас интереса. Наступление и размещение наших оккупационных войск во всех четырех зонах Германии было столь стремительным, что карты «Вервольфа» и других террористических отрядов были окончательно спутаны. Можно считать, что этот план фактически провалился. Не в полном объеме удалось гитлеровцам осуществить
«После поражения? Не приведи бог составлять такие планы!» — подумал Григорий.
— Борьба с агентурой, на которую возложено осуществление плана «НН», осложняется тем, что у этого плана дальний прицел. Тысячи и тысячи гестаповцев и эсэсовцев должны притихнуть, спрятаться как можно глубже, слиться с населением, перевоплотиться в миролюбивых жителей. Всех их предварительно обучили какому-либо ремеслу. Генералы, оберсты, гауптманы — ныне слесаря, часовщики, радиотехники и различная другая мелюзга — заботливо обучаются ремеслу, осев где-нибудь подальше от родных жилищ, копошатся в маленьких мастерских, чинят старые кастрюли, налаживают радиоприемники, вставляют пружины в испорченные часы. Правда, есть еще другая категория агентов: тем поручено обосноваться в органах самоуправления, в полиции, в профсоюзных организациях и выдавать себя за активных антифашистов, поборников демократии. На них заранее были заготовлены справки, в которых гитлеровцы обвиняли своих верных приспешников в государственной измене, в покушении на фюрера и других смертных грехах. В конце войны сотни таких агентов под видом политических заключенных были отосланы в концлагеря, где спокойно ожидали, пока их «освободят» войска союзников. К какой только мимикрии не прибегали фашисты! Еще вчера надменные, выхоленные владыки мира сегодня не брезговали лохмотьями замученных евреев, напяливали на себя их одежду с желтыми полосами на груди и черным крестом на спине, только бы прикинуться жертвами расовой дискриминации. В Брехаммере, например, специально сожгли лагерь, где содержались узники-евреи, чтобы одежду и документы погибших передать эсэсовцам. Я не стану долго задерживаться на «покойниках», которые после пышных похоронных процессий, появлялись где-то в другом уголке страны и, конечно же, под вымышленными именами. А с какой нагрузкой работали тайные косметические кабинеты… На первый взгляд выпадают из общего плана группы «феме», которые чинят суд и расправу над своими соотечественниками антифашистами. Это тайные судилища, созданные по образу и подобию тех, что действовали еще в средневековье, чуть ли не со времен Карла Великого. Гитлеровцы возродили их форму и практику террора и запугивания. Я рассказываю все очень бегло, но, надеюсь, вы представляете, какой грандиозный клубок придется распутать? Как трудно будет обезвредить всю эту нечисть? Кое-что в нашей зоне мы уже сделали. Но мало, слишком мало, несмотря на помощь местного населения. Работа осложняется тем, что руководство подполья очень децентрализовано. Уцепишься за какое-нибудь звено, думаешь — вытянешь всю цепочку, ан нет… Обрыв! К тому же следы чаще всего ведут в неподчиненные нам зоны. Или в полицию, где, по нашим сведениям, в ряде случаев гестаповцы заняли командные посты.
— Ваш рассказ — это общий обзор моего задания? Так я вас понял?
— Совершенно верно. Впрочем, можно и поконкретнее.
Слушая дальнейшие наставления полковника, Григорий машинально ломал веточку, поднятую с земли. На конце ее торчала раскрытая шишка. Почти круглая, она напоминала ежа, выставившего иголки. Григорий взял ее в руку, сжал одеревеневшую бурую шелуху, но как только раскрыл ладонь, шишечка выпрыгнула, словно в нее была вставлена пружинка, и перевернулась.
— Вот так и все мои мысли перевернулись сейчас вверх дном, — грустно улыбнулся Гончаренко, отбрасывая шишку. — Школа… Нунке и Думбрайт… боюсь, они свяжут меня по рукам.
— Скорее развяжут. Не забывайте, школа не сможет находиться в такой изоляции, как это было в Испании. Большой послевоенный город, будь то Мюнхен или Берлин, живет совершенно иной жизнью, особенно в Бизонии [1] , с ее кабаре, ресторанами, кафе. К тому же у вас будут помощники. Об этом мы позаботились заранее. В каждом городе есть надежная явка. Микроаппаратуру для фотографирования, миниатюрный магнитофон и другие технические приспособления я вручу вам сейчас, все находится в машине. Кстати, — полковник посмотрел на часы, — пора двигаться. По дороге обмозгуем возможные варианты
ваших будущих действий и уточним детали.1
Бизония — название союза английской и американской оккупационных зон Германии, созданного 1 января 1947 г. в качестве «Объединенной экономической области». В этот же день было учреждено Экономическое управление Бизонии, директором которого 2 марта 1948 года был избран Людвиг Эрхард ( канцлер ФРГ с 1963 по 1966 г.г.).
(Примечание переводчика).
По извилистому шоссе машина шла очень медленно. Часто полковник вообще останавливался — «деталей», требующих уточнения, оказалась тьма-тьмущая.
Теперь мне все безразлично
Белая гипсовая маска вместо лица. Расширенные от ужаса глаза. Дрожащие губы, с которых срываются одни лишь стоны. Увидев Лидию в таком состоянии, Григорий оцепенел.
— Что случилось? Да говорите же, наконец, что случилось? И прежде всего, дайте пройти!
Григорий обеими руками обхватил Лидию за плечи, отстранил от двери и быстро вошел в переднюю. Женщина немного пришла в себя.
— Скорее, умоляю, скорее… Синьорине очень плохо. Синьорина умирает! Я схожу с ума, я одна дома… она…
Не закончив фразы, Лидия бросилась в спальню Рамони. Сквозь тяжелые темно-вишневые шторы в комнату пробивался скупой красноватый свет. Попав сюда прямо с улицы, Григорий остановился, ничего не видя вокруг. Медленно, словно из тумана, выплывала шаткая, лишенная четких очертаний мебель.
— Поднимите шторы и раскройте окна!
Метнувшись к окнам, Лидия изо всех сил дергала шнурок. Но, видно, не тот, потому что штора не поднималась.
Тем временем Григорий уже освоился с полутьмой. Теперь он отчетливо видел широченную, покрытую темным покрывалом, кровать, а на ней маленькую, неподвижную фигурку в белом, замершую в неестественной позе — казалось, это лежит небрежно брошенная охапка белья. Лицо девушки пряталось в сгибе руки, кисть, беспомощная и безвольная, свешивалась с кровати ладонью кверху.
— Марианна!
Подбежав, Григорий повернул девушку на спину. Голова ее, качнувшись, перекатилась на другую сторону подушки; прядь черных волос, соскользнув со щеки, закрыла губы и подбородок. Неподвижность. Опять жуткая неподвижность. Только со щеки еще падают одна за другой паутинки волос. Тонкое запястье безвольно застыло в руке Григория. Его пальцы скользят вверх-вниз в поисках пульса. Глухой, едва слышный удар. Пауза. Снова слабый удар, второй, третий, четвертый… Пауза, пауза, пауза… Сколько она продлится? Удар, еще один… еще…
Наконец-то Лидия справилась со шторами. В распахнутые окна хлынули лучи заходящего солнца и свежий воздух.
— Таз! Большой кувшин воды! Тепловатой… Быстрей… «Теплой или холодной? Промывание — это ясно, а дальше что? Болван, надо сначала узнать, что она приняла…» На полу возле кровати валяются две раскупоренные трубочки, третью он раздавил ногой. Люминал. Еще раз люминал. Барбамил. Эта только что почата, стекло, раздавленное каблуком, смешалось с белым порошком, две таблетки откатились к ночному столику.
«Не давать спать. Разбудить и не давать спать. Сколько таблеток может быть в каждой трубочке? Они длинные… десять, двадцать? Это потом. Сейчас самое главное — разбудить».
— Марианна! Марианна! — склонившись над кроватью, Григорий трясет девушку за плечи. Тело, словно ватное, легко поддается его рукам, но глаза закрыты, бледное лицо замерло, только чуть посиневшие губы приоткрываются, напрасно стараясь втянуть побольше воздуха.
«Так я только затрудняю ей дыхание…»
Какое-то неясное воспоминание возникает в мозгу. Оно задевает сознание прикосновением более легким, чем перышко, а рука уже сама приподнимается, хлопает девушку по щеке, почти одновременно вторая рука опускается на левую щеку… Голова Марианны перекатывается по подушке справа налево, слева направо, справа налево…
Григорий слышит, как звякает таз, стукнувшись о пол.
— Вызовите скорую помощь, — не оборачиваясь, приказывает он.
— Скорую помощь? — запинаясь, переспрашивает Лидия. — Но… но ведь завтра об этом узнает весь Рим. Бедняжку смешают с грязью…
Под пальцами Григория холодная кожа на лице Марианны теплеет. Вот вздрогнули ресницы, наполовину поднялись отяжелевшие веки, и под ними, словно два лунных серпика, блеснули белки.
— У Рамони есть домашний врач?