Грозный год - 1919-й. Огни в бухте

–  Что там случилось?

Неизвестный, приближаясь, что-то стал объяснять.

–  Что там такое?
– спросил Киров.

–  Что-то непонятное, Сергей Мироныч. Я думал, он в город просит подвезти, а он нет… с вами хочет поговорить.

К машине подошел рослый азербайджанец - в папахе, в брезентовом плаще, какие обычно носят тартальщики. В руке он держал фонарь «летучая мышь».

–  Ты не думай, йолдаш Киров, - сказал он, - что я не был на собрании. Я был, но ушел раньше времени, чтобы успеть тебя здесь встретить.

–  Садись в машину, потолкуем, - сказал Киров, открывая дверцу.

Тартальщик сел рядом с председателем промыслового комитета и то горячо, волнуясь, то затихая, теряя нить повествования, начал на родном языке что-то рассказывать.

–  Любопытная история, Сергей Мироныч, - сказал Алекпер-заде.
– Ай да Зейнал!..

–  Что он рассказывает?

–  Он говорит, - немного погодя ответил Алекпер-заде, - что человек он темный, плохо говорит по-русски, стесняется товарищей (а по-моему, не в этом дело, он кого-то боится на промысле). Потому-то, говорит, он не мог выступить против старых хозяйских приказчиков и буровых мастеров, которые убеждали вас на собрании, что в Баку нет больше нефти, и затеяли об этом спор, чтобы скрыть от вас богатства Биби-Эйбата. Он говорит, что лет десять назад работал у инженера Богомолова, знает какую-то тайну и просит вас на полчаса пройти с ним на болота «новой площади».

Киров обернулся к тартальщику:

–  Действительно, любопытно… Что у тебя там? Не клад ли зарыт?

Тартальщик призвал опять на помощь Алекпера-заде.

–  Знаете, что он говорит, Сергей Мироныч? «Я знаю, йолдаш Киров, что ты новый человек в Баку, тебя к нам послал великий Ленин, чтобы ты дал стране много-много нефти… Старые промыслы разрушены, а новую богатую площадь ты не знаешь, где искать. Дай мне руку. Я старый нефтяник. Начальник ты большой, друг рабочих ты большой, и сам ты увидишь, что тебе надо делать…»

–  Ай, машаллах!* - удовлетворенный переводом, сказал тартальщик.

____________________

* М а ш а л л а х - молодец.

Алекпер-заде ему сказал:

–  Если ты хочешь йолдашу Кирову поведать что-то важное, то расскажи ему обо всем здесь, в машине. Зачем же ему идти по болотам в такую темную ночь, когда ты хорошо знаешь, что по ним и днем не пройти? Он поймет тебя с полуслова.

Тартальщик просил передать Кирову: то, что он хочет ему открыть, можно увидеть только глазами и только в тихую погоду, когда нет волны на море. Рассказать об этом нельзя, рассказать - это значит все подвергнуть сомнению, а этого он больше всего боится.

На болотах было темно. В море где-то далеко-далеко мигал огонек маяка, еще дальше - мерцали огни на острове Нарген.

–  Что же там может быть? Ну, брат, озадачил ты меня.
– Киров вылез, машину велел поставить в сторону, подошел к тартальщику.
– Как тебя звать?

–  Зейнал.

–  Вот тебе, Зейнал, моя рука. За нефтью я готов идти на край света.

–  Сергей Мироныч, вы серьезно?
– спросил Алекпер-заде.

–  Какие тут могут быть сомнения! Он рабочий, я ему верю. Он действительно знает что-то ценное.

Шофер выключил фары, и они оказались в кромешной тьме.

Зейнал засветил «летучую мышь», и все трое, взявшись за руки, зашагали по болоту. По одну сторону от Кирова шел тартальщик, освещая дорогу, по другую - Алекпер-заде, подозрительно вглядываясь в темень, теряясь в догадках и сомнениях.

Позади шел шофер.

Эти болота «новой площади» Биби-Эйбатской бухты имели богатую историю, многими теперь забытую. А когда-то они были многолюдны, тысячи рабочих работали здесь, по берегу в блестящих экипажах разъезжали арендаторы, строя планы строительства будущих нефтепромыслов.

Еще на заре развития нефтяного дела в Баку геологи, исследовав берег Биби-Эйбата, утверждали, что на дне Каспийского моря должна быть нефть. Нефтепромышленники об этом и сами догадывались. Даже небольшая береговая полоса дала им фонтаны, в течение нескольких лет сделавшие их миллионерами. Ясно было, что нефтеносные пласты далеко простираются и по дну моря. Но промыслы давали нефть с избытком, лишнюю нефть все равно некуда было девать, и потому на море никто не обращал внимания.

Но вот к концу прошлого столетия добыча нефти на промыслах резко понизилась, буровые одна за другой стали выбывать из строя. С расцветом же промышленности в России спрос на нефть с каждым днем возрастал. Нефтепромышленники взволновались: берег Биби-Эйбата весь был пробурен и изведан, идти дальше было некуда. И тогда в министерство земледелия и государственных имуществ полетели ходатайства о разрешении начать в бухте разведку и добычу нефти.

Правительство, поняв, что началась новая нефтяная лихорадка, сулящая немалые выгоды казне, разрешило вопрос с бухтой. Площадь, предназначенная под засыпку, была определена в триста десятин; она разбивалась на семьдесят пять участков, по четыре десятины в каждом, и любой промышленник на свой риск и страх за сто десять тысяч рублей мог арендовать такой участок.

Бухту разобрали двадцать пять арендаторов: нефтепромышленники, министры, сановники, члены царской фамилии, крупные богачи. Они избрали «исполнительный комитет», который должен был ведать работами в бухте, объявили международный конкурс на составление проекта засыпки. И после этого в течение семи лет между арендаторами шла скрытая борьба за нефтяные участки, но фактически никакой работы по засыпке бухты не производилось. К сроку первого взноса началась бойкая перепродажа и скупка участков: они переходили из рук в руки, снова возвращались к прежним владельцам, пока наиболее богатые из них не поглотили «мелочь» и осталось всего-навсего десять арендаторов, хозяев бухты, в числе их автор проекта засыпки немец-инженер Людвиг Гюнтер и нынешний главный геолог Азнефти - Балабек Ахундов.

К началу первой мировой войны арендаторы «начерно» успели засыпать только половину бухты. А затем мощные буксиры земляных работ общества «Сормово» были мобилизованы на нужды войны и уведены в Балтийское море. «Сормово» на этот акт правительства ответило забастовкой и прекратило всякие работы в бухте. Тогда царское правительство конфисковало весь землечерпательный флот и передало его нефтепромышленникам. Но буксиров все-таки не было, и флот вынужден был стать на прикол.

Работы по засыпке стали свертываться, в годы войны и совсем прекратились. История Биби-Эйбатской бухты была забыта.

Остались только эти топкие болота, остался создатель их, человек с трагической судьбой, - инженер Павел Николаевич Богомолов.

У небольшой шаткой пристани, служившей когда-то причалом для барж и землесосов землечерпательного флота, тартальщик Зейнал отвязал рыбачью лодку, вскочил в нее и под сильными ударами весел ушел в море.

–  Может быть, он фокусник?
– Шофер усмехнулся, снимая с ноги ботинок, в котором хлюпала грязь.

–  Нет, Тигран, он знает что-то такое, о чем мы даже не можем предположить.
– С любопытством наблюдая за удаляющимся огоньком на корме лодки, Киров прошелся по берегу, потом остановился, стал набивать трубку табаком.