Халтура

Некоторое время мы шли молча.

— Интересное наблюдение, — наконец заметил я. — Ты говоришь обо всех этих эпохах так, словно сама была им свидетелем. Думаешь, я поверю, что тебе больше тысячи лет?

— По-твоему, это невозможно? — парировала она.

Что тут скажешь? На свете много бессмертных — или почти бессмертных — сверхъестественных созданий. Даже смертные чародеи могут прожить три-четыре столетия. С другой стороны, не часто встретишь бессмертного, который — по моим чародейским ощущениям — кажется настолько смертным.

Секунду я смотрел на нее, затем сказал:

— Если так, то ты неплохо сохранилась. Я бы дал тебе около тридцати.

Ее зубы блеснули в тусклом свете.

— Полагаю, вежливее было бы сказать двадцать девять.

— Мы с вежливостью никогда не были хорошими друзьями.

Гард кивнула:

— Это мне в тебе и нравится. Ты говоришь то, что думаешь. И действуешь без колебаний. Сейчас это большая редкость.

Некоторое время я тихо шел по следу, пока Мыш не остановился. В его груди родился почти неслышный звук. Я поднял руку. Гард замерла.

Опустившись на колени рядом с псом, я прошептал:

— Что такое, мальчик?

Мыш напряженно смотрел вперед, его нос подергивался. Затем он сделал несколько неуверенных шагов и тронул лапой пол возле стены.

Держа в руке светящийся амулет, я последовал за ним. На мокром камне лежали пряди седой шерсти. Прикусив губу, я поднял амулет, чтобы осмотреть стену. На ней виднелись длинные царапины — не шире ногтя, но глубокие. Настолько, что дна не разглядеть.

Гард присоединилась ко мне и встала за моим плечом. Ее духи — что-то цветочное, я их не узнал — добавляли приятную нотку к ароматам извести и плесени.

— Это сделано чем-то острым, — пробормотала она.

— Верно, — кивнул я, собирая шерсть. — Достань свой топор.

Она подчинилась. Я поднес шерсть к краю лезвия. Волоски съежились и почернели. Запахло паленым.

— Чудно. — Я вздохнул.

Гард приподняла бровь.

— Фейри?

Я кивнул.

— Малки, почти наверняка.

— Малки?

— Зимние фейри, — пояснил я. — Кошки. Размером примерно с рысь.

— Сталь с ними справится, — отозвалась Гард, энергично поднимаясь.

— Конечно, — согласился я. — Полдюжины малков для тебя не проблема.

Она кивнула и, держа топор наготове, повернулась, чтобы двинуться дальше.

— Поэтому они держатся стаями по двадцать штук, — добавил я через несколько шагов.

Гард остановилась и посмотрела на меня.

— Просто делюсь информацией, — сказал я и махнул рукой на стену. — Это территориальные метки местной стаи. Малки сильнее обычных животных, они быстры и могут становиться почти невидимыми, а их когти острее и тверже хирургической стали. Однажды я видел, как малк разорвал в клочки алюминиевую бейсбольную биту. В довершение всего они разумны. Умнее некоторых знакомых мне людей.

— Лед и пламя! — тихо выругалась Гард. — Ты с ними справишься?

— Они не любят огонь, — ответил я. — Однако в замкнутых пространствах я его тоже недолюбливаю.

Гард кивнула.

— С ними можно договориться? — спросила она. — Заплатить за проход?

— Они держат слово, как все фейри, — ответил я. — Если сможешь заставить их дать его. Но представь, как кошки любят поохотиться, даже когда не голодны. Вспомни, как они играют с жертвой. А потом собери этот милый киллерский инстинкт со всех чикагских кошек — и его как раз хватит на одного малка. Кошки по сравнению с малками — что мы по сравнению с Ганнибалом Лектером.

— Значит, договориться не удастся.

Я покачал головой:

— Не думаю, что мы сможем предложить им что-то более желанное, чем наши крики и мясо.

Нахмурившись, Гард кивнула:

— Значит, нужно проскочить незамеченными.

— Хорошая мысль, — кивнул я. — Однако у этих тварей кошачье восприятие. Возможно, мне удастся помешать им увидеть или услышать нас — но не то и другое одновременно. И они по-любому нас учуют.

Гард снова нахмурилась. Достала из кармана небольшую коробочку из старой, бледной слоновой кости. Открыла и принялась осторожно сортировать крошечные костяные квадратики.

— Скрэббл? — поинтересовался я. — Не хочу играть с малками. Вечно они используют имена собственные и множественные числа.

— Это руны, — тихо ответила Гард. Нашла нужную, сделала глубокий вдох и вытащила квадратик из костяной коробочки с такой осторожностью, с какой солдаты обращаются со взрывчаткой. Потом закрыла коробочку и убрала в карман, держа руну на ладони перед собой.

Я знаком со скандинавскими рунами. Однако руна на костяном квадратике была мне неизвестна.

— Что это? — спросил я.

— Это руна Порядка, — негромко ответила Гард. — Ты говорил, что знаешь толк в иллюзорной магии. Если сможешь заставить нас выглядеть как они, хотя бы на несколько секунд, мы пройдем незамеченными и малки не обратят на нас внимания.

Вообще-то я сказал Гард, что знакомс иллюзорной магией. Но, по правде говоря, это мое самое слабое место. Ведь нельзя достичь успеха во всем, верно? А мое сильное место — взрывы. С иллюзиями же я не продвинулся дальше нескольких портретов фруктовых ваз, если проводить аналогии с изобразительным искусством.

Но приходилось надеяться, что то, чего Гард не знает, не убьет нас обоих. У Элизабет осталось мало времени, а у меня — минимум вариантов. Кроме того, что нам терять? Если не удастся проскользнуть, всегда сможем перейти к переговорам или драке.

Мыш окинул меня серьезным взглядом.

— Клево, — сказал я. — Приступим.

Залогом хорошей иллюзии является воображение. Вы мысленно создаете картинку, представляя себе каждую деталь так отчетливо, что изображение в голове становится почти вещественным, почти реальным. Нужно видеть его, слышать, осязать, чувствовать на вкус, обонять — в общем, вовлечь все ощущения в (теоретическую) реальность. Если вам это удастся, если вы действительно поверите в ложную версию реальности, можно подпитать ее энергией и сотворить в сознании и восприятии всех окружающих.

Для справки: именно так ведут дела лучшие лжецы — делают свои воображаемые версии вещей столь гармоничными, что почти верят в них сами.

Я был не слишком хорошим лжецом, однако знал основы того, как заставить иллюзию работать, и притом обладал двумя секретными оружиями. Во-первых, клок шерсти настоящего малка мог сделать иллюзию более точной. Во-вторых, со мной и Мышом любезно делил квартиру большой серый кот по имени Мистер. Мистер не ходит с нами на дело — он выше подобных низменных материй, — но ему нравится моя компания, когда я сижу дома и не слишком шевелюсь. За исключением тех случаев, когда моя компания ему надоедает и он отправляется бродить.