Хендерсон — король дождя (другой перевод)

— Да, ваше величество, на истинную доброту, без дураков.

Король заговорил до странности мягким, почти умоляющим тоном, какой редко услышишь и менее всего ждешь от человека королевских кровей, в алой широкополой шляпе с пришитым к тулье человеческим зубом.

— Говорят, что зло зрелищно, заманчиво и в силу своей агрессивности завладевает человеком, что оно быстрее добра. Не знаю, не знаю. Может быть, это верно, если говоришь об обыденном добре. Многие хорошие люди заставляют тебя совершать добрые поступки. Надо сделать то-то и то-то, говорит себе такой человек. Вместо душевного порыва деловой подход. Как это унизительно! Истинно добрый поступок не может быть трудным. Поверьте, мистер Хендерсон, он гораздо зрелищнее зла, вдохновляет других на добрые дела и устраняет вражду. Человек во вражде рано или поздно неизбежно падает. Поднявший меч от меча и погибнет.

Слова короля взволновали меня до глубины души.

— Ваше величество, вы знакомы с королевой арневи, госпожой Виллателе? Она тетка Айтело. Так вот, она собиралась научить меня гран-ту-молани, но возникли кое-какие обстоятельства, и…

Но амазонки уже подставили плечи под шесты, палантин поплыл дальше. Снова раздались крики, забили барабаны, мне послышался даже львиный рев. Шум стоял такой же, как на Кони-Айленд, или в Атлантик-Сити, или на нью-йоркской Таймс-сквер на Рождество.

— Куда мы идем? — крикнул я королю, наклонившись, чтобы расслышать ответ.

— У нас есть особое место… арена.

Больше я ничего не разобрал. Гвалт стоял такой, какого не бывает в иной европейской столице. Пронзительные мужские и женские голоса, собачий лай, завывание рожков, детский писк. Чтобы не оглохнуть, я заткнул здоровое ухо большим пальцем, но невообразимый шум проникал даже в другое, полуглухое ухо. В собравшейся толпе было не меньше тысячи человек. Все были голыми, многие раскрасились до потери человеческого облика. Все кричали и били в бубны. В воздухе висел тяжелый удушливый зной, и пробегавший иногда ветерок не мог разогнать его. У меня ужасно чесалось тело.

Процессия устремилась на просторную, обсаженную деревьями площадку, своего рода стадион с четырьмя рядами сидений, сложенных из белого известняка. Для Дафу приготовили ложу под навесом с развевающимися по ветру разноцветными лентами. Вместе с королем в ложе разместились жены и высокие должностные лица, а вокруг выстроились амазонки. Окруженный свитой, в своей ложе под опахалами встал Хорко и, приложив руку к груди, поклоном приветствовал царственного племянника. Сходство между этими двумя было поразительное: тот же нос, те же глаза, другие признаки общего рода. Можно было подумать, что мужчины способны разговаривать, всего лишь обмениваясь взглядами. Мне показалось, что Хорко одними глазами предлагает королю сделать что-то такое, что не обсуждалось, когда они планировали праздник. Всем своим видом Дафу показывал, что ничего не обещает. Вне всякого сомнения, решения принимал только он.

Четыре амазонки поставили перед королем стол с глиняным блюдом, на котором лежали два черепа — я уже видел их в его покоях. Черепа были соединены темно-синей лентой, продернутой сквозь глазницы. Тем временем грузному Хорко вздумалось передразнить меня. На его лице появилась улыбка, довольно похожая на мою. Я отвесил неглубокий поклон, подтверждая, что ему удалось добиться разительного сходства со мной. Опытный дипломат, он счел необходимым сделать мне ручкой, пошел в свою ложу по левую сторону от короля, сел рядом с Бунамом, человеком, который допрашивал меня, и морщинистым стариком, тем самым, кто заманил нас в засаду. Мы попали к варири, как Иосиф в Дофан. Там братия увидели Иосифа: «Глядите, грядет мечтатель».

Рекомендую всем читать и перечитывать Библию.

По правде говоря, я тоже чувствовал себя мечтателем.

— Как вы сказали, кто тот морщинистый старик? — спросил я короля.

— Прошу прощения?

— Тот, что сидит с вашим дядей и Бунамом.

— A-а, этот… Старший жрец, наш предсказатель.

Между тем амазонки построились в несколько шеренг и вскинули ружья (своего «Магнума-375» я у них не приметил). Загремели залпы салюта. Сначала в честь короля и его покойного отца Гмило, потом в честь других королей. Потом Дафу сказал, что дан салют в мою честь.

— Вы смеетесь, ваше величество?

Но король был вполне серьезен.

— Что, я должен встать?

— Народ будет счастлив.

Я встал под радостный вопль всего стадиона.

«Они уже знают, что я сделал с их мертвецом, — подумал я. — Знают, что я не какой-то там слабак, а человек сильный и мужественный. И решимости мне не занимать». Я начал проникаться духом торжества, меня одолевали варварские чувства, и оттого еще сильнее зачесалась грудь. Я не находил слов, чтобы говорить, и в руках не было оружия, чтобы выстрелом ответить на салют. Но разве мог я молчать в такой момент? И я взревел, как ассирийский бык. Быть в центре всеобщего внимания — это всегда возбуждает меня до крайности. Так было, когда арневи рыдали при встрече со мной и когда собрались у водоема. Так было в Италии, когда я брился под сенью руин старинной салернской крепости. Отец тоже сильно возбуждался при большом скоплении народа. Однажды на каком-то собрании он сбросил кафедру в оркестровую яму.

Так или иначе, приложив руку к груди, я заревел по-бычьи. Народ буквально сходил с ума от восторга. Должен признаться, что ответные крики и топанье ног были как тарелка супа голодному. Так вот что испытывают люди, живущие на виду у общества. Я больше не удивлялся тому, что Дафу оставил цивилизованный мир ради того, чтобы сделаться королем. Кому не хочется быть вождем даже небольшого племени? (Срок расплаты за благоденствие был далеко. Дафу пользовался любовью и уважением многочисленных жен и всего народа.)

Едва я сел на свое место, как с ужасом увидел перед собой отвратительную кривляющуюся рожу — рот как дыра и лоб в уродливых складках. Такие рожи выставляют в витринах на Пятой авеню. Старым, позеленевшим от времени ножом невидимая рука наносила удар за ударом в грудь призраку. «Остановись, ради всего святого, остановись! — испуганно закричал я. — Это же смертоубийство!» Меня било, как под током высокого напряжения.

Разгадка не заставила себя ждать. Удары наносил себе жрец с раскрашенным лицом, наносил искусно, не вертикально, а по касательной. Неглубокие порезы сразу же смазали целебной мазью. Исполосовавший себя уже улыбался.

— Не волнуйтесь, мистер Хендерсон. Так у нас принято. Этот человек сам вызвался пройти эту процедуру, чтобы получить очередной жреческий сан. И не пугайтесь крови. Пошла кровь, пойдет и дождь. Заработают насосы в вышних сферах, разверзнутся хляби небесные.

— Насосы в вышних сферах, ха-ха! Удачнее не скажешь!

По знаку Хорко забили барабаны и прогремел оглушительный ружейный залп. Король встал.

Общее воодушевление, фонтаны восторга, лица, сияющие радостью и гордостью! От черных тел поднялась волна всех оттенков красного цвета. Люди вставали на сиденья и размахивали алыми, багряными, малиновыми платками. Малиновый — праздничный цвету варири. Из луков амазонок взмыли вверх багровые знамена, поскольку багровый — королевский цвет.

Дафу оставил ложу, спустился вниз и вышел на середину арены. С другой стороны навстречу ему выступила высокая, голая по пояс женщина с замысловатыми завитками на голове. Когда она подошла поближе, я увидел, что лицо ее покрыто небольшими шрамами, которые образовывали красивый узор. У каждого уха тоже было по шраму, а один спускался на горбинку носа. Животу нее был выкрашен в бледно-золотой цвет, Это была молоденькая девушка, с маленькими грудками, которые не тряслись при ходьбе, как у женщин старшего возраста, и длинными тонкими руками. Издали лицо ее казалось миниатюрным, как у куколки. На ней была пара багряных шаровар под стать бриджам короля. Только сейчас я заметил на арене накрытые брезентом фигуры и справедливо предположил, что это идолы.