Хогвартс до начала времен

– Да, моментами он был и таким, – усмехнулся волшебник. Розита всхлипнула, по нарисованному лицу скользнула светло-голубая слезинка.

– Ты точно такой же, Годрик. Ты тоже прячешься за маской, даже сейчас. Не надо, Годрик. Отпусти свою боль, отпусти тех, с кем жизнь уже развела тебя. Не стоит жить прошлым, оно осталось позади уже давно. Не вини себя за то, в чем не виновен, как и за то, что случилось вопреки твоим желаниям. Это наша жизнь.

Они замолчали, над лестницей повисла гнетущая тишина. Стоя в тени, Пенелопа прижимала ладонь ко рту и тихо плакала, стараясь не выдать своего присутствия. Женщина не подозревала, что творится в душе ее последнего друга, а его сестре понадобился только лишь взгляд, чтобы все понять. Только теперь, спустя столько лет дружбы и совместной жизни в школе, Пенелопа осознала, что совсем не знает Годрика Гриффиндора.

– Годрик, обещай мне кое-что, – вдруг со слезами в голосе попросила Розита. – Когда будешь прощаться с Салазаром… Скажи, что я буду ждать его.

– Откуда ты знаешь, что я поеду? – вскинул голову Годрик.

– Потому что ты мой брат, – просто отозвалась девушка с портрета. – И.. скажи все то, что хотел ему сказать все эти годы. Пусть он ушел, но с тобой он будет столько, сколько ты пожелаешь. В твоем сердце.

Пенелопа больше не могла скрываться в тени. Женщине хотелось разрыдаться в голос – от скорби по Салазару, от жалости к Годрику. Тихонько скользнув по ступеням вниз, волшебница свернула к кухне, пересекла длинный коридор и вошла в комнаты.

Покои леди Пуффендуй располагались неподалеку от кухонь. Округлое помещение с невысокими потолками и такими же круглыми окнами было выполнено в желто-черных тонах. Тут и там на полках и столах были расставлены всевозможные растения, а на овальном постаменте из медового дерева стояла золотая двуручная чаша – Пенелопа не смогла оставить ее дома и увезла в Хогвартс частичку своей семьи и мужа.

Ей не хватало этого. Не хватало детей, Ричарда. Но они были лишь частью семьи волшебницы. Второй ее семьей были Основатели. Розита, ушедшая так рано. Кандида, вложившая в Хогвартс всю себя. Салазар, долгое время не доверявший их планам и не веривший в успех. Они стали ее семьей – Кандида не уставала это повторять.

Теперь их семья распадалась.

Их осталось всего двое, не смотря на многочисленных учеников. Им нужно было держаться вместе, чтобы хоть как-то сохранить остатки наследия Основателей. Но с каждым днем это становилось все труднее, случайно услышанный разговор это подтверждал.

И хотя Годрик все еще был рядом с ней, из плоти и крови, Пенелопа боялась, что его она тоже уже потеряла. Или была близка к этому.

На поляне в темной лесной глуши Девоншира было тихо. У темного прямоугольника, вырытого в мерзлой земле, в несколько рядов стояли люди, всего человек двадцать. Большинство из них Пенелопа знала в лицо: бывшие ученики Салазара, их с Кандидой знакомые, седовласый мужчина, чем-то похожий на Мерлина, несколько домовиков.

В руках у всех волшебников были палочки. Когда серебристо-зеленый саван медленно опустили в землю, лесная темнота словно стала еще гуще, и зажегшиеся кончики палочек стали одним из тех немногих источников света, что проникал на поляну.

Пенелопа понимала, почему Салазар так любил это место. Здесь было спокойно, тихо и очень красиво. Здесь Салазар и Розита вполне могли бы жить вместе, растить своих детей и просто быть счастливыми. Пенни почти могла представить их в разрушенном доме отца лорда Слизерина. Все могло бы быть совсем иначе… От всего этого на глаза волшебницы навернулись слезы.

Когда церемония подошла к концу, и зеленый саван оказался погребен под землей, люди начали расходиться. Вскоре у черного прямоугольника земли остались лишь несколько человек и домовиков. Опустившись на корточки, Пенелопа коснулась холодной земли и слегка повела палочкой. У дальнего конца могилы медленно поднялся светло-серый, почти белый обелиск. Каменные змейки обвивали его с двух сторон, а в центре обелиска сияла табличка с высеченными на ней словами.

Салазар Слизерин. 19 декабря 958 года – 13 сентября 1031 года.

Во имя волшебного мира я предаю себя вечности.

– Ты сделал все, что мог, чтобы сделать этот мир лучше, – шепнула Пенелопа, поднявшись с колен. – Тебя будут помнить, я обещаю…

Последний раз окинув обелиск взглядом, волшебница отвернулась и пошла прочь с поляны, по пути мягко коснувшись плеча Годрика. Всю церемонию мужчина не проронил ни слова, лишь стоял и неотрывно смотрел на могилу своего друга, словно боясь поверить в то, что его больше нет.

Все это казалось каким-то нереальным, бредом. Но Годрик понимал, что этим всего лишь успокаивает себя.

Подождав, пока Пенни отойдет под деревья, рыжеволосый волшебник подошел ближе к надгробию и замер, крепко сжав руки в кулаки и нахмурившись.

– Прости, что не приходил раньше, – начал он. – Знаешь, я винил тебя во всем, в чем только мог. В смерти Розиты, в наших с тобой размолвках. Мне было проще обвинить тебя, чем взять всю ответственность на свои плечи. Я просто не хотел верить в то, что сам во многом повинен. – Годрик перевел дух и закрыл глаза. – Наверно, я никогда не понимал тебя так, как она. Я считал твои эксперименты обычным чудачеством, но она видела в них будущее. Наверно, ты не знаешь, но я долго не мог смириться с тем, что она тебя полюбила. У меня столько раз чесались руки, я даже со счета сбился. А потом я увидел, как она расцветает рядом с собой… Я долго не мог смириться, хотя любил вас обоих. Но потом понял, что так будет неправильно, что я не должен стоять на вашем пути. Но пришел я к этой мысли слишком поздно… Слишком долго я был для вас помехой, слишком долго вы с Рози скрывали свои чувства, не желая ранить меня. И все это моя вина. Я виноват в том, что произошло. Только я…

Где-то неподалеку закричала выпь, отчего Годрик вздрогнул. По щеке скатилась и затерялась в отросшей бороде одинокая слеза.

– Знаешь, я так много тебе не сказал… Прости меня, за то, что вынудил тебя уйти, за мои слова. За то, что ни разу не написал и не приехал… Розита не раз уговаривала меня извиниться, говорила, что ты услышишь меня, даже теперь. Прости, что делаю это только сейчас… Прости меня, Салазар, друг. Мне, правда, очень жаль…

С потемневших небес вдруг закапал дождь, как если бы природа тоже скорбела о безвременно ушедшем волшебнике. Еще мгновение Годрик стоял в полном молчании, под набирающим силу дождем, потом выпрямился, кивнул, глядя на обелиск, и медленно направился прочь. А каменные змейки печально смотрели ему вслед, и осевшие на них капли дождя напоминали горькие слезы.

– Аккуратно обрезайте только верхние листочки, – распоряжалась Пенелопа, проходя между столами. Ученики старательно выполняли задание, пытаясь дотянуться до макушки самого высокого куста. – Старайтесь, чтобы листья и сок не касались вашей кожи – не забывайте про яд алихоции. Кто мне скажет, в чем опасность алихоции?

В воздух взметнулись несколько рук.

– Николас!

– Сок алихоции вызывает нервный смех,– ответил мальчонка с русыми волосами. – Иногда он может перерасти в депрессию и хроническую истерию, тогда от него помогает только патока ипопаточника.

– Все верно. Но мало кто знает, что и сам ипопаточник не так прост: патока, которую он производит, в неверной пропорции лишь усугубит истерию и добавит к ней уныние и меланхолию. Но об этом вам лучше расскажут на уходе за волшебными существами. Все надели перчатки? Тогда продолжайте.

Уроки были отрадой Пенелопы. Ей нравилось наблюдать за детьми, видеть их полные восхищения лица и знать, что она приносит пользу. Да и самим детям нравилось изучать растения: от простых бубонтюберов до ядовитой тентакулы.