Хоксмур

Бездомный. В ту церковь.

Хоксмур. Совпадение, не правда ли?

Бездомный. Больше я ничего не помню. Я серьезно. Больше ничего. (Мгновение молчит.) Во сколько вы меня выпустите? (Пауза.) Сколько можно? (Молчание.) Я же устал.

Хоксмур. Какой он с виду?

Бездомный. Ой, не знаю. (Пауза.) Столько волос. Кошмар, да? Волосы, как табак. И потом, рисует. Заживо срисовать может. Я таких рисунков сроду не видел. (Молчание.) Можно мне идти? (Молчание.) Ну, значит, я пошел.

Встает, чтобы уйти, смотрит на Хоксмура, выходит в дверь; одновременно входит Уолтер.

Хоксмур (возбужденно). Это тот же самый. Вам не кажется, что это тот же самый?

Он стал читать краткие заметки, которые Уолтер набросал в своем блокноте во время беседы, а на страницу слева уселась, привлеченная ее яркостью в неоновом свете, мушка. Хоксмур обратил внимание на ее лапки, качающиеся, словно тонкие нити, гнущиеся от внезапного жара; очертания ее крылышек тенью легли на белизну бумаги. Потом, перевернув страницу, он убил насекомое, и тельце, размазанное по чернилам, стало символом того момента, когда Хоксмура посетило видение: у костра пляшет бездомный, дым льнет к его одежде, окутывает его мглой.

— Это тот же самый, — сказал он опять. — Наверняка он.

На этот раз Уолтер предвосхитил его мысли:

— Значит, нам пора перейти к действиям. Наконец–то.

Итак, они отправились в оперативный отдел, где было составлено объявление в газеты. Там в осторожных выражениях сообщалось о том, что полиции срочно необходимо побеседовать с неким бродягой в связи с убийствами, и приводилось описание данного человека. Хоксмур обратился к многочисленным сотрудникам, принимавшим участие в следствии:

— Надо проверить ночлежки, парки, заброшенные дома. Даже церкви…

К нему подошел молодой полицейский в форме, с родимым пятном во всю щеку.

— Одна из проблем, сэр, состоит в том, что таких, похожих на него, наверняка будет несколько.

Хоксмур старался не смотреть на багровое клеймо:

— Я понимаю, но что поделаешь…

И снова голос его затих, потому что ему было ясно: он узнает убийцу, но точно так же и убийца узнает его.

Сгущались сумерки, он шел по Брик–лейн к церкви Христа в Спиталфилдсе: мимо Монмут–стрит, за угол, по Игл–стрит, где среди развалившихся домов вздымалась восточная стена церкви. Пока он шагал, уличные фонари вспыхнули, мигнув, и очертания самой церкви, внезапно освещенные, изменились. Хоксмур дошел до ворот, через которые виден был заброшенный туннель, заколоченный досками; в неоновом свете вывесок казалось, будто трава и деревья возле церкви источают тепло. Он открыл ворота и зашагал по дорожке. Белый мотылек, порхавший вокруг его плеч, заставил его вздрогнуть от неожиданности; он удлинил шаг, чтобы избавиться от мотылька, но тот не отставал, пока он не повернул за угол церкви и не увидел перед собой большую дорогу и рынок. В сгущающейся темноте он двинулся к небольшой пирамиде, положил на нее руки, словно желая их согреть, но в тот же момент ощутил, как нахлынул хаос, — и вместе с тем почувствовал, что на него кто–то неотрывно смотрит. Он быстро обернулся, но от резкого движения его очки упали на землю; он шагнул вперед, не думая, что делает, и раздавил их.

— Ну вот, — произнес он вслух. — Ну вот, теперь я его не увижу, — и, как ни странно, испытал облегчение.

Воспрянув духом, он повернул на Коммершл–роуд, в сторону Уайтчепела. В боковом переулке дрались, один человек пинал другого, уже упавшего; слепая женщина стояла у обочины, ожидая, когда ей помогут перейти дорогу; девочка бормотала слова популярной песенки. И тут на другой стороне улицы он увидел высокую, но нечеткую фигуру, идущую в противоположном направлении, к церкви; ее словно притягивали под свою защиту витрины магазинов и темные кирпичные стены. Одежда на человеке была рваная и старая, волосы настолько спутанны, что напоминали плитку табака. Хоксмур быстро перешел дорогу и пустился следом за бездомным, но через несколько ярдов от волнения закашлялся; высокая фигура обернулась и, как могло показаться, взглянула на него с улыбкой, прежде чем ускорить шаг. В панике Хоксмур крикнул:

— Подождите! Подождите меня! — и пустился за человеком бегом.

Оба оказались у церкви, и фигура, по–прежнему нечеткая, побежала по траве вдоль стены; Хоксмур бросился следом, но, пробегая мимо пирамиды, столкнулся с мальчиком, стоявшим в ее тени. А когда мальчик поднял на него глаза, Хоксмур заметил, каким бледным выглядит его лицо. В ту секунду, когда Хоксмур отвлекся, высокая фигура забежала за угол церкви, туда свернул и он, однако ее уже не было видно. Он побежал назад, спросить ребенка, не видел ли тот убегающего человека, но теперь скверик был пуст; трава и деревья перестали источать тепло, в темноте казалось, будто они осыпаются туда, откуда появились, в землю. Если не начать действовать сейчас, атмосфера церковного дворика одолеет его, и тогда ему конец. Он пошел в направлении Лаймхауса, понимая, что если и существует место, где бродяге может прийти в голову укрыться от преследователя, то оно — среди пустырей и заброшенных домов возле Св. Анны.

Остановив такси, он доехал до самой лаймхаусской церкви; когда он вышел, в лицо ему ударил холодный ветер, и он на минуту укрылся за рекламным щитом, на котором было изображено множество компьютеров, парящих над городом. Наконец он двинулся к церкви Св. Анны, но вдруг отклонился вправо и пересек заброшенный участок поблизости; тут ветер был еще сильнее, поскольку задувал прямо с реки, донося до Хоксмура шум и выкрики алкоголиков — их от него отделяла сотня ярдов. Шагая вперед, он заметил искры, взлетающие над костром, а подойдя поближе, увидел темные фигуры, которые, казалось, плясали вокруг огня. Они счастливы, подумалось ему, потому что не помнят; тут он пустился к ним бегом.

— Вы! — кричал он. — Вы! Что вы делаете, что вам тут нужно?

Когда он приблизился к ним, они продолжали плясать; ему показалось, что его схватили, словно желая втянуть в круг, но он с криком вырвался. Тогда они замерли и уставились на него, а он принялся задавать вопросы.

— Кто–нибудь видел человека по имени Архитектор? Он из ваших. Видели вы его?

Все они были старые, всклокоченные, усталые после недавнего припадка пляски. Они молчали и неотрывно смотрели в огонь; один застонал. Хоксмур заметил, что на обугленной земле лежит шест, на который насажена голова игрушечного медведя. Он закричал на них в нетерпении:

— Я из полиции! Сейчас же потушите огонь!

Никто из них не шелохнулся, и Хоксмур сам ступил в костер и принялся яростно затаптывать его, пока не остались одни обгоревшие палки и пепел.

— Где он? — снова закричал он на них, и они начали отступать от него. — Кто–нибудь знает, где он?

Но они по–прежнему не издавали ни звука, и Хоксмур, испытывая к себе отвращение за то, что повел себя непредвиденным образом, повернул назад. Шагая обратно, он выкрикнул в воздух:

— Чтобы никакого огня больше не было! Понятно? Никакого огня!

Он нашел дорогу, ведущую к реке, и плотно завернулся в пальто, чтобы защититься от ветра. По пути он поравнялся со старым бродягой, который сидел на корточках у дороги и пальцами рыл ямку в сырой земле. Хоксмур пристально взглянул на него, но это был не тот, кого он искал. Бродяга посмотрел на него в ответ, когда он проходил мимо, и следовал за ним взглядом, пока он удалялся. Хоксмур слышал, как человек что–то выкрикивал, но теперь шум реки приблизился, и он не мог различить слов. Грязная вода бежала у него под ногами, огни города перекрасили небо в неустойчивый багрянец, он же думал лишь о фигуре, убегавшей от него в Спиталфилдсе, и о бледном лице мальчика, обращенном к нему в тени церкви.

Шло время, хаос разрастался, а он все не мог избавиться от этих образов. Публикация примет подозреваемого, за которой последовали неизбежные газетные слухи и пересуды, не оказала существенного содействия в расследовании шести убийств; по сути, она лишь распалила страсти тех, кому образ бездомного представлялся символом всего самого порочного и растленного. В первый день, когда был напечатан фоторобот, поступило множество заявлений со всей страны о том, что человека видели; количество подобных заявлений все росло и существенно уменьшилось лишь после того, как внимание публики переключилось на что–то другое. Однако хуже было то, что многие бездомные стали подвергаться оскорблениям и нападениям хулиганов, которые воспользовались появившимся предлогом, чтобы излить свое презрение на «детоубийц» — безобидных людей, странствующих по свету. Один такой бродяга был убит группой малолетних детей: они подожгли его, когда он, пьяный, спал на пустыре. После этих событий сложилось мнение, что Хоксмур допустил «ошибку в оценке ситуации», решив опубликовать столь неопределенные приметы подозреваемого; положение Хоксмура еще более пошатнулось оттого, что, несмотря на интенсивный розыск, никаких следов человека обнаружено не было. Казалось, он попросту испарился — если, конечно, вообще существовал, как говорили между собой некоторые из сотрудников, вовлеченных в работу.