Холодная ярость

Глава 23

Как ни всматривался Коноваленко вперед, как ни напрягал зрение, как ни старался предугадать за снежной пеленой возможную опасность, а уберечься все-таки не смог. Да и как по такому снегопаду разглядеть невидимое?

Формировали и отправляли их группу в спешном порядке. С собой из спецназовского арсенала бойцы взяли только самое необходимое. Да и не было в их подмосковных казармах такого оборудования, способного сканировать местность на несколько десятков метров вперед, определяя расселины, торосы и прочие ледниковые сюрпризы. Приборы ночного видения на складах были. Завались. А вот таких сканеров – нет. Не предусматривалось экипировкой.

К тому же никто и не мог предполагать, что следующий заброс будет в арктические льды Гренландии, да еще в такую неподходящую погоду. У российских шахтеров на Шпицбергене тоже особо разжиться было нечем. Так что, по большому счету, к выполнению операции в условиях Крайнего Севера группа Коноваленко была слабо подготовлена в техническом плане.

Даже с лыжами и то вышла загвоздка. Бойцы из спецназа люди, конечно, подготовленные, но, как ни крути, не спортсмены-профессионалы. Во всяком случае – не лыжные гонщики. А посему не было у подмосковных бойцов специального человека с набором мазей, который измерял бы температуру снега, пробовал его на плотность, рассыпчатость, влажность, и только после этого определял, что надо сделать и какую применить мазь, чтобы лыжи хорошо скользили. Лыжи по уставу положены, а хотя бы примитивный инструктор – нет…

Капитан монотонно месил снег, продвигаясь вперед с огромным трудом. Лыжи, понятное дело, не скользили, а сразу забились налипшим снегом и превратились в обузу. Но и без них было бы худо: как-никак, а с их помощью хотя бы не проваливался по колено в сугробы.

Понятное дело, после часа такой нудной и отупляющей маршировки внимание волей-неволей притупляется и концентрация ослабевает. Капитан сразу даже и не понял, что куда-то проваливается. Шел себе на лыжах и шел. Ориентиров – никаких, вокруг не видно ни зги. Такое ощущение, что топчешься на одном месте. Что-то неладное Коноваленко почувствовал, когда перестал двигать ногами, но тем не менее продолжал двигаться вперед.

Капитан понял, что его тащит куда-то по склону. Едва он успел это понять, как пологий склон превратился в пятидесятиградусный откос, устоять на котором было невозможно, и командир кубарем покатился в пропасть, сметая на своем пути свеженаметенные сугробы.

– Локис, назад! – Он успел отдать по рации приказание подчиненному, сильно ударился о какой-то ледяной зуб, торчавший на краю провала, и со всего маха сверзся в черную пасть неширокой расселины, потеряв на секунду дар речи. Локис, по-видимому, на командирский окрик среагировал молниеносно: в какой-то момент фал натянулся, и Коноваленко со всей скорости своего падения врезался в отвесную ледяную стену. На сей раз Олег Петрович безмолвно повис, раскачиваясь на страховке.

В чувство командира привел дребезжащий в наушнике голос Локиса.

– Олег Петрович, товарищ командир, – забыв про инструкции, встревоженно вопил подчиненный. – Что стряслось, командир!

– Володя, назад, – снова приказал Коноваленко, внутренне радуясь, что при всех его кульбитах уцелела хоть эта связь. – Я в провале. И откос перед ним очень крутой. Трави фал и отходи, а не то тебя утащит вслед за мной.

– Бля-а-а! – раздался в наушнике вопль Локиса, и по движению фала, рывками спускающегося вниз, капитан понял, что слишком поздно предупредил подчиненного – Володю тащило в пропасть следом за командиром.

– Режь фал!!! – Коноваленко заорал так, что Локис должен был услышать его и без рации. – Режь фал, твою мать!!!

Сам командир сделать этого не мог. После того как он пришел в сознание, получив сильнейший удар о боковину пропасти, Коноваленко с трудом дышал – очевидно, было сломано несколько ребер – и по той же причине не мог пошевелить правой рукой. Левой же дотянуться до ножа он не мог – ее плотно стянуло при падении и прижало к туловищу петлей страховки.

Олег Петрович поднял вверх голову, ожидая увидеть падающее на него сверху тело подчиненного, но фал неожиданно снова резко натянулся, впиваясь в сломанные ребра, и Коноваленко заскрежетал от боли зубами. Вместо Локиса на лицо командира свалилось несколько солидных снежных комьев и ледяная крошка. Судя по всему, сержанту каким-то чудом удалось за что-то зацепиться на самом краю провала.

– У меня все нормально, – сказал Коноваленко и замолчал. А что он мог еще сказать, какой мог дать совет, болтаясь в пропасти на тонкой паутинке страховки? Что происходит там, наверху, он не знал, поэтому мог только полностью полагаться на подчиненного. Где-то на самом краю расселины, по колебанию фала командир чувствовал это совершенно точно, Локис сражался за их жизни, тяжело дыша в наушник, всхлипывая и время от времени страшно костеря в хвост и в гриву всех, кто довел его до такой жизни. Особенно доставалось близким родственникам.

– Володя, режь фал, – уже вполне спокойным и уверенным голосом приказал Коноваленко, – я утащу нас обоих. У меня рука сломана. Не могу дотянуться. Давай, режь. Я приказываю. Давай, Володя, не дури. – Это единственное, что мог сделать командир для того, чтобы спасти своего подчиненного от верной гибели.

Фал и в самом деле потихонечку подавался вниз. Видимо, груз для Локиса был непосильным, и его медленно тащило вслед за капитаном.

– Дурак, – беззлобно обругал подчиненного Коноваленко, понимая, что ничего он в своем теперешнем положении сделать не может, кроме как созерцать ледяную отвесную стенку, торчащую прямо перед его носом.

– Все нормально, командир, – сквозь тяжелое дыхание в наушнике донесся до Олега Петровича голос Локиса, – тут какая-то хрень торчит. Вроде бы прочная. Только острая, зараза, как бритва… Да заткнись ты, урод! – неожиданно гаркнул Володька, обращаясь непонятно к кому. – Перезвони через пять минут, – добавил он и пояснил специально для Коноваленко: – Сашка тут… Зудит, как заноза в жопе – что там у вас? Что там у вас? – передразнил он друга и сделал несколько тяжелых вдохов.

– Ладно, командир. – Коноваленко снова услышал в наушниках голос подчиненного. – Вроде бы закрепил я тебя. Ты повиси. Потерпи маненько. Я сейчас наверх попробую. Откос вроде бы не такой уж и длинный. Фала должно хватить. Потерпи, командир, – снова попросил Локис и стал карабкаться наверх, ножом прорубая в вечной мерзлоте небольшие уступы.

Коноваленко показалось, что прошла целая вечность, прежде чем он снова услышал голос подчиненного:

– Ну, как ты там, командир? Все висишь? – попробовал пошутить Локис, едва сдерживая тяжелое дыхание. – А помнишь, как ты мне пару недель назад на нормативах за Кондратьева выговаривал, а? Дурак ты, командир, – беззлобно издевался вконец изможденный Володька, – фал ему перережь… Дур-р-р-рак… Сашка-то колымагу нашу починил. Ты живой там, командир? – встревожился Локис.

– Живой-живой, – через силу улыбнулся Коноваленко, успокаивая подчиненного.

– Хорошо, что живой. Это всегда лучше, чем мертвый, – удовлетворенно ответил сержант. – Минут через пять Башка здесь будет. Ты потерпи. Подъедет – будем вместе вытаскивать. Я один не смогу. Руки ни хрена не держат.

Спустя несколько минут командир услышал где-то над головой недалекое тарахтение мотора.

– Ну, командир, – снова отозвался в наушнике Локис, – Кондратьев подоспел. Я ему тут все популярно объяснил, сейчас будем тебя, Олег Петрович, поднимать. Только ты там командуй, когда что подтянуть, когда потравить. Мы к пропасти не подберемся, – коротко обрисовал Володя обстановку.