Хозяйка города Роз

Свет в коридоре обратно включаем. Он никому не мешает. Марек первым садится на очень широкую кровать и начинает вынимать запонки из манжет. Но у него, как и у меня, крупные пальцы, да ещё темно и с первого раза расстегнуть запонку не получается. Эля садится рядом и помогает ему. Затем расстёгивает вторую. Я тоже присаживаюсь с другой стороны и протягиваю руку:

— Поможешь?

У меня защёлка более сложная. Приходится дольше повозиться даже её тонким пальчикам. Но девушка справляется, и берёт мою вторую руку. Уже сам расстёгиваю браслет часов и кладу на прикроватную тумбочку, как и Марек.

— Ой! Подождите! Сейчас чистое постельное перестелю, — спохватывается хозяйка.

— Здесь же только ты спишь. Мне не нужно, — первым отвечает Марек. — Тур пусть себе простыню сверху набросит.

— Не нужно, — отказываюсь я. Меня вполне устроят простыни, которые хранят её запах. Невольно обращаю внимание на постельное бельё. Очень качественное. Дорогое. Видимо, Костя действительно не может запустить руку в доходы от цветочной фирмы. Я привык к более тёмным и однотонным, «мужским» расцветкам. Максимум «в полоску» или «ромб». Сейчас на кровати светлый комплект золотистого оттенка с милыми разноцветными бабочками. Скорее всего, Комаров здесь тоже никогда не спал.

Эля всё же подходит к шкафу, открывает дверцу и поворачивается ко мне:

— Артур, достанешь себе плед? Мне нужно за стулом идти.

Пока я выполняю поставленную задачу, Марек уже сбросил рубашку и брюки. Лёг в кровать и накрылся одеялом. Сама кровать занимает большую часть комнаты, но приставлена к стене только изголовьем. Мне не надо перелезать через Добровольского, чтобы занять указанное место. Я тоже снимаю рубашку и брюки, оставшись в боксерах. Эля сейчас за моей спиной, и я её не вижу, но уверен, что на моё раздевание она не смотрит. Ложусь на спину и накрываюсь лёгким пледом. Он не узкий. Рассчитанный на двоих взрослых человек.

Элина, как я и предполагал, на меня не смотрела. Её вообще в комнате нет. Неужели пошла в комнату сына? Но девушка возвращается через несколько минут с мобильным телефоном в руках. Кажется, он остался на кухне. Кладёт гаджет к нашим, на прикроватную тумбочку. И забирается на кровать. Не через Марека, а через невысокое изножье. Оно на одном уровне с матрасом. В шортах и майке. Переодеваться не стала. Ложится ближе к Мареку, но поверх его одеяла.

— Эль, ты чего? Иди, переоденься и залезай под одеяло, — возмущённо шепчет тот. Видимо, всё же рассчитывает её потискать. — Тебе в одежде будет спать неудобно.

— Нормально. Это домашние шорты, жать не будут.

— Эль, переоденься. Ну, когда ты в последний раз спала в одежде?

Она всё же встаёт. Наверное, чтобы Марек её полночи не доставал. Что-то берёт из шуфляды комода, стоящего возле шкафа и уходит. Скорее всего, в ванную. Когда возвращается, я, наверное, и Марек тоже, разочарованы. На ней совсем не сексуальная ночная рубашка, а спальный комплект из других шорт и майки. Конечно, эти тоньше и трусиков под ними быть не должно, да и маечка на бретелях и с низким вырезом. Судя по блеску, шелковая.

В этот раз друг не тормозит. Едва Эля оказывается на кровати, он приподнимает край одеяла и притягивает её к себе. Я понимаю, что ничего они делать не будут. Но она прижимается к его телу, дышит его запахом, её волосы скользят по его коже… Мне это совсем не нравится. Хочется протянуть руку и дёрнуть её к себе. Нельзя. Она больше не та, Моя Эля, а любовница одного друга и жена второго. Впрочем, Костя скорее приятель, чем друг. Но сути это не меняет. Изменилось и ещё одно важное обстоятельство. Марека и Элю связывает не только Ева, а их общие отношения. Неважно, что об этих отношениях никто не догадывается. Что они не правильные, не одобренные обществом, известные лишь мне и городу. Но они есть. А нас с Элей больше нет. И даже Марек, который для нас обоих, оказывается, теперь больше чем друг (для меня он всегда был настолько близок, словно старший брат) не знает о том, что между нами было десять лет назад. Представляю его реакцию, если сейчас попробую прижать Элину к себе. Конечно, я могу обо всём ему рассказать. Но на сегодня новостей более чем достаточно. И для чего ему мой рассказ? Эля не сделала ни одного намёка на то, что хочет чего-то большего между нами. Не наше прошлое нас связывает, а Ева. Можно сказать, что мы с Элиной закончили тем, с чего начали. И я буду последним идиотом, если сейчас выверну на Марека не известную ему историю десятилетней давности. Никогда не совершал подлостей по отношению к женщинам. Никого не принуждал, не шантажировал, не обманывал. Никому и никогда ничего не обещал. И рассказать Мареку о нас с Элиной — это подлость по отношению к ней. Если бы Эля считала нужным, рассказала бы сама.

Сомневаюсь, что между ними это признание что-то изменит. Сам себя выставлю дураком. И всё же лежать и видеть, как они прижимаются друг к другу — очень непросто. С языка прямо рвётся очередная резкость, даже грубость по отношению к ней. Хотя точно не мне работать сотрудником полиции нравов. Кто-кто, а я точно не прошёл бы туда даже на должность младшего уборщика.

Понимаю, что Марек совсем её не тискает. Пытается успокоить, подбодрить, поддержать. Как и подобает настоящему мужику.

«От чего же тогда не женится?» — скрипит внутри меня второй «гадкий я». «Хороший» находит оправдания: жалеют Костю, не готовы к столь решительному шагу, не хотят скандала на весь город. Личности то все известные.

Пока я борюсь сам с собой, проходит не менее получаса и дыхание Марека выравнивается. Я понимаю, что он уснул. Дыхания Элины вообще не слышно. Притаилась у него под боком, как мышь. Ни одного шевеления. Я тоже не ворочаюсь. Превращаюсь в кота-охотника. Такого Тома из известного мультфильма. Или Серого волка из «Красной шапочки». Нет. Последнее сравнение почему-то с порнофильмом ассоциируется. Лучше Том. И получаю за это награду. Девушка осторожно выползает из-под одеяла, убеждается, что Добровольский не проснулся и садится на попу, медленно двигаясь к изножью кровати. Попалась! Мне даже приподниматься не нужно, чтобы обхватить своими пальцами её тонкое запястье. Она резко дёргается, я сильнее обхватываю, не сразу понимая, что приложил достаточно собственной силы, чтобы наставить ей синяков и причинить боль. Но она молчит, даже не шипит от боли. А я, зная, что ей больно, продолжаю сжимать ещё сильнее. Не узнаю себя, но сжимаю, словно сломать собираюсь.

— Куда ты? — первым нарушаю затянувшееся молчание.

— Посмотрю, как Костя.

Отвечает ровно на вопрос. А где же извечное: «Давай поговорим? Я всё тебе объясню. Ты обязательно поймёшь. Десять лет ведь прошло. Мы другими стали.»

Но она молчит. И тогда молчала. Принимала всё, что я давал и сама отдавала всё, что я брал. Такой вот каламбур. Снова молчит. Наверное, если сейчас затащу её в комнату сыну и трахну на его кровати, она тоже будет молчать. Но до такого трэша я ещё не дошёл. Чувствую, осталось недолго, если уже об этом думаю, по-прежнему, словно тисками, сжимая её руку. Резко отпускаю, выругавшись про себя.

Уходит, даже не потерев руку. В темноте вижу, как покраснело запястье. Да что я творю! Продолжаю лежать, чутко вслушиваясь в тишину дома. Мне кажется, или из глубины доносится какая-то потасовка? Поднимаюсь и спешу посмотреть. Костя, повалив жену на себя, держит её за волосы и пытается… Даже не знаю, что он пытается сделать. То ли подмять под себя, то ли прижать её голову к своему паху, то ли выяснить, где он сам находится, и кто рядом с ним. Скорее моё последнее предположение самое верное.

— Костя! Мне больно, — пытается выбраться из совсем не нежных объятий мужа Элина. Но тот мычит что-то невразумительное и продолжает хвататься за её тело, грубо натягивая длинные волосы.

Я подхожу к ним и разжимаю комаровскую руку на волосах девушки, вторую отрываю от её попки, которую сам бы не отказался куда сильнее потискать.

— Тур, а ты чего здесь? И вообще, где мы? Эля, это ты? — вопрошает Костя, обводя комнату мутным взглядом.

— Решил остаться на завтрак, раз с семейным ужином не получилось, — отвечаю я.