Хозяйка перекрёстков

Я отступал, только и успевая, что вскидывать щит, а демон размашисто колотил по нему, кажется, свирепея всё больше от того, что когти его лишь бессильно скользят по металлической линзе.

После очередного заблокированного удара щит дрогнул, переполняясь силой, и я впервые осознанно опробовал Удар вепря.

Со стороны это, наверное, выглядело просто как взмах, сопровождающийся гулким хлопком, от которого заложило уши. Но демон получил такую оплеуху снизу вверх, что отшатнулся, запрокидывая подбородок кверху и заваливаясь назад. Этакий апперкот силой тонны в полторы-две. Обычного человека наверняка бы подбросило в воздух.

Вряд ли этот удар нанёс существенный урон, но здорово оглушил и обескуражил противника. Тайлин воспользовался этим и напал со спины, рубанув по уже раненой лодыжке. Демон нелепо взмахнул ручищами, совсем как поскользнувшийся на гололёде прохожий, и рухнул на спину. Тайлин тут же попробовал долбануть его по башке, но сделал ту же ошибку, что и его соратник.

Оказался недостаточно быстр.

Демон, едва упав на пол, тут же изогнулся, достав латника лапой куда-то в район паха и раздирая ему живот снизу вверх. Тайлин выронил топор и закричал – страшно, истошно, почти как бедолаги на пыточных столах.

Это был тот самый момент истины в его исконном значении этого слова. Говорят, это выражение пошло из корриды и обозначало переломный момент боя – когда становится понятно, за кем победа, за быком или тореадором.

Демон распластался на полу, раскрывшись, и я попросту запрыгнул на него сверху, глубоко загоняя клинок ему в шею, под массивный, заросший костяной пластиной подбородок. На то, чтобы вытащить его, уже не оставалось времени – я выпустил рукоять и попытался, не задерживаясь, проскочить дальше. Но гад всё равно успел рвануть меня когтями. По всему левому боку и спине будто прошлись граблями, глубоко вонзив зубцы в плоть. Но, к счастью, ухватить меня демон не смог – удар пришёлся вскользь, и я последним отчаянным рывком прыгнул вперед.

Валяясь на спине, демон яростно хрипел и бестолково сучил конечностями, как перевёрнутый жук. Меч, вонзенный ему в шею, заметно светился, будто раскалился докрасна и, кажется, погружался всё глубже, пока жертва билась в конвульсиях. Похоже, рана, которую я нанёс, оказалась даже серьёзнее, чем я рассчитывал.

Впрочем, и мне досталось гораздо сильнее, чем хотелось бы. Меня сначала накрыло запоздалой волной боли, потом амальгама быстро заглушила её, заполняя раны серебристой массой. Посыпались тревожные сообщения от Амы. Обширные повреждения мягких тканей. Частичная потеря двигательных функций левой руки. Сильная кровопотеря.

Мне сейчас было не до того. Я и сам понимал, что демон меня здорово порвал. Но, если уж я жив, в сознании и даже могу двигаться – то ещё не всё потеряно. Два десятка кластеров амальгамы меня заштопают, нужно только дать им время. И не дать второго шанса противникам.

А вот с этим уже сложнее.

Пока мы бились с тварью Скверны, между святошами тоже шло сражение, но только на другом уровне.

Тип в темной мантии пятился назад, благоразумно предпочитая держаться подальше от схватки. Оружия при нём я не видел, но, кажется, он совершал какие-то пассы руками. Колдун? Всего можно ожидать.

Калиман наступал на него, держа перед собой посох на вытянутых руках – так, будто крест на его верхушке был перекрестием прицела, который он наводил на противника. Я невольно зажмурился, когда он выпустил ещё одну волну яркого золотистого света.

Я все же ошибся, когда поначалу решил, что эти вспышки бесполезны. На громилу-гуля они не действовали, а вот на тёмного епископа и на тот странный сгусток щупальцев, висящий в центре пыточного зала – ещё как. Спрут съеживался, корёжился, будто на огне. Марбери тоже досталось – он втянул голову в плечи, заслоняясь руками от волны света, будто от порыва шквального ветра. Колени его подогнулись так, что он едва не рухнул на пол.

Однако упрямо поднялся, отбросил капюшон назад. На его лице, изуродованном ритуальными кровоточащими шрамами, заиграла злорадная усмешка.

– Неплохо, неплохо, Калиман! – прохрипел он. – Но мы остались один на один. Думаешь, продержишься против меня? Сколько самоцветов осталось в твоём кресте, а? Я ведь вижу, что они трескаются после каждой атаки.

Похоже, демона, как и нас троих, Марбери уже списал со счетов. Впрочем, он был не так уж и не прав. Эсдину точно конец. Тайлин ещё жив, но, как и я, валяется в луже собственной крови. Толку от нас сейчас всё равно никакого. Я, конечно, сдаваться не собирался, но нужно дать амальгаме время, чтобы раны хоть немного затянулись.

– Триединый даст мне сил победить тебя! – дрожащим от напряжения голосом проговорил отец Калиман. Лицо его было мокрым от пота, глаза лихорадочно блестели и, кажется, даже чуть светились изнутри.

– Триединый? – расхохотался его противник. – Ты ведь помнишь наши изыскания. Мы изучали природу наших святых, целителей, животворящих икон и крестов…

– Это было ошибкой. Нужно было остановить тебя ещё тогда!

– О, нет, это было прорывом! Тебе ведь и самому хотелось узнать, что же даёт им силу? Ну же, признайся!

– Вера! – процедил Калиман, двигаясь в сторону епископа и по-прежнему держа посох так, будто заслонялся от него крестом.

– Да, – неожиданно согласился епископ. – Вера тысяч послушников, истово молящихся Триединому, творит чудеса. Благодаря ей и возникают все эти святыни и намоленные места.

– Значит, ты и сам не отрицаешь этого? Но всё же готов разрушить всё, во что верил? Ради чего, Марбери?!

Последний вопрос Калиман выкрикнул с отчаянием, и снова впустил из креста волну света. Кажется, это отнимало у него силы, потому что сразу же после этого он пошатнулся, падая на одно колено. Но поднялся и снова зашагал вперед, уже с заметным трудом поднимая посох.

– А вот и последний самоцвет, – злорадно ухмыльнулся Марбери и, наконец, ударил в ответ.

Из его руки вырвалось длинное призрачное щупальце, разделившееся на несколько рукавов и опутавшее Калимана за плечи. Тот попытался бороться с ним, с трудом удерживая в руках посох и пытаясь снова направить его на противника.

Получалось не очень.

– Знания для меня всегда были превыше веры, мой друг, – страшно оскалился епископ, но в этой его усмешке, кажется, была изрядная доля грусти. – И я понял, что если именно вера даёт силу, то дело не в Триедином. А в тех, кто верит.

Он зашагал вперёд, не опуская ладони. Она была пересечена глубоким шрамом, и призрачное щупальце, раздвигая его, рвалось изнутри. Может, не такое уж и призрачное.

Заклинание и ему самому давалось с трудом, отнимая силы и причиняя нешуточную боль. Но он, кажется, даже наслаждался этой болью.

Вот ведь больной ублюдок!

Калиман явно не справится в одиночку, так что отлеживаться дальше не получится. Я кое-как поднялся. Левый бок онемел, да и вообще всё тело плохо слушалось. Я упирался ладонями в пол и не чувствовал прикосновения каменных плит, будто был в толстых перчатках. Видимо, борясь с болью, амальгаме пришлось вырубить большую часть нервных окончаний.