Хромой из Варшавы. Книги 1-15
Шрифт:
– Погода весной так переменчива!
– Не оправдывайтесь, я не хотел вас упрекнуть. В ваши годы лучше быть предусмотрительной, чем безоглядной. Куда пойдем?
– Куда хотите. Мне все равно.
– Тогда пойдемте вдоль озера. Озеро почему-то мне особенно по душе.
Они спустились вниз и некоторое время шли молча, положив руки в карманы.
Адальбер попросил разрешения и закурил сигару. Мари шла, глядя прямо перед собой, иногда искоса на него поглядывая, но Адальбер, казалось, не замечал ее взглядов. Неожиданно она услышала:
– И как это вам удалось сообщить молодчикам из Гранльё
Мари вспыхнула и остановилась посреди дороги.
– О ком это вы?
– О Мари-Анжелин. Маркиза часто называет ее План-Крепен, и мы тоже к этому привыкли. Ее, знаете ли, можно приравнять к великим умам итальянского Возрождения, к ученым-гуманистам.
Мари уже повернулась, чтобы убежать, но Адальбер крепко схватил ее за руку.
– Ну нет, так просто вы от меня не уйдете! Мы здесь для того, чтобы вы объяснились, и вы это сделаете, клянусь честью! Есть вещи, которые, на мой взгляд, недопустимы. Например, недопустимо предавать людей, которые оказали вам гостеприимство. Водре-Шомары приютили вас под своим кровом, лечили, ухаживали, держали у себя вопреки воле вашего отца, и вы отблагодарили их…
– Неправда! В доме много людей! Почему вы решили, что это я? Вы что, до такой степени меня ненавидите? – глаза Мари наполнились слезами.
– Решил, потому что кроме вас некому. Вы в этой семье чужая. Конечно, есть еще мы. Но мы любим План-Крепен!
– И вы в этом признаетесь мне?! – выдохнула Мари, побелев от гнева. – Вы признаетесь, что любите ее?
– Конечно люблю! Она член нашей семьи.
– Член семьи?! – с презрением повторила девушка.
– Не знаю, как в вашей семье, может быть, вы не любите своих родственников, но мы друг друга любим. Мы крепко связаны друг с другом, мы прошли испытание временем и опасностями. Вы еще не знакомы с Лизой, женой Альдо.
– Она, я думаю, красивая?
– Они друг другу под стать. Лиза тоже очень любит План-Крепен.
– И вы тоже ее очень любите?
– Лизу? Ну, разумеется. Хотя характер у нее не из легких, но не любить ее невозможно.
– Не будем больше о красоте и достоинствах четы Морозини. Я тоже хороша собой, я моложе всех ваших родственников. И я готова подарить вам сокровище любви. Скажите, почему вы меня не любите?
– Я никогда этого не говорил, вы очаровательны, и я собираюсь…
– На мне жениться?
Адальбер вздохнул так, что надул бы воздушный шар.
– А вот этого я тоже не говорил. Вы невеста Карла-Августа, и в день трехсотлетия вы казались вполне довольной вашей помолвкой.
– Я смирилась. И тогда я еще не встретила вас!
Признание было сделано таким трагическим тоном, что Адальбер не смог удержаться и рассмеялся.
– Неужели вы это всерьез, глупышка? Да вы совсем меня не знаете. Я закоренелый холостяк и не женюсь никогда в жизни.
– Вы не можете этого знать, не такой вы и старый.
– Вы спокойно могли обойтись без этой дежурной любезности. Несмотря на старость, всякий раз, когда речь заходит о женитьбе, я чувствую себя недозрелым юнцом. Подумайте сами, как мне ужиться со спутницей жизни? У меня Египет, раскопки, написание книг и комфортная жизнь в Париже, которую мне обеспечивает верный Теобальд, сокровище среди прислуги. Он, кстати
сказать, всякий раз, когда до его оттопыренных ушей доходит смутный слух о моей женитьбе, собирает вещи, намереваясь меня покинуть. А я этого не переживу. Девице же де Режий написано на роду предками или произвести потомство, или уйти в монастырь. Так что не будем больше о моей женитьбе. Но если вы хотите хоть как-то помочь нам в наших бедах, ответьте на мой вопрос, и забудем об этом.– А вы не скажете мадемуазель Клотильде?
– Ни слова… Если найдем План-Крепен живой. Если же нет, дело попадет в руки полиции, а долг полиции знать все.
Мари отвернулась к озеру и опустила голову.
– Я позвонила в замок Гранльё. Не называя себя, конечно.
– И кто вам ответил?
– Мужской голос, но не Карл-Август. С иностранным акцентом.
– Не знаю, заметили ли вы, но Карл-Август тоже говорит с акцентом. Он австриец.
– Да, но я так к нему привыкла, что не замечаю. В любом случае подошел не он.
– И что же вам ответили?
– Ничего… Меня поблагодарили. А потом попросили подождать минутку, и тот же голос сказал, что если я услышу ночью шум, то не должна выходить из комнаты. Будет лучше, если я приму снотворное и спокойно просплю эту ночь. Так я и сделала. Мне уже давали снотворное, чтобы я лучше спала, так что меня никто ни в чем не заподозрил.
– Я бы на вашем месте не был так в этом уверен. А скажите-ка мне… Долго вы еще собираетесь здесь гостить?
Глаза Мари мгновенно наполнились слезами, ее испуг был неподдельным.
– А куда мне идти? К отцу? Он принудит меня выйти замуж за человека, которого я боюсь. Мне негде больше спрятаться!
– А почему не в монастыре? Мне кажется, что монастырь Благовещения подошел бы для вас как нельзя лучше.
– Я терпеть не могу монастырей. Мне кажется, что люди там сидят замурованные. У меня нет призвания к монашеской жизни.
– Если у вас нет никакой родни, я не вижу для вас иного выхода.
– А я вижу. Если я стану вашей же…
Запас терпения Адальбера истощился.
– Даже не думайте! Я сказал, и вы меня прекрасно поняли. Вы же не дурочка какая-нибудь! Не будем возвращаться к этому нелепому разговору!
Он не знал, как выйти из этой дурацкой ситуации. На помощь ему пришло само небо. Из-за грозного форта Жу ветер пригнал большую темную тучу, и на землю упали первые капли дождя.
– Подумать только, снова дождь! Пойдемте в дом.
Адальбер взял Мари за руку, но она не сдвинулась с места.
– Вы, правда, никому не скажете? Поклянитесь.
– Хотите, чтобы я землю ел? Повторяю: Водре-Шомары ничего не узнают, если не случится несчастье и…
– Я поняла. А все остальные?
– Остальные, как вы их называете, имеют свое мнение о похитителе и о вашей роли в этом деле, но они умеют держать язык за зубами, когда это необходимо. А теперь если хотите промокнуть, то можете по-прежнему стоять здесь. Лично я возвращаюсь.
Адальбер побежал в сторону дома. И увидел на дорожке Лотаря.
– Я искал вас. Судебный следователь ждет меня через час в жандармерии. И вам пришла точно такая же повестка! – Профессор протянул Адальберу официальную бумагу и показал свою. – Меня вызывают на четыре часа.