Хромой из Варшавы. Книги 1-15

– Вы владеете кистью?

– В определенной мере. Ровно настолько, чтобы выдать себя за человека творческого и не превратиться в посмешище. Вот почему я намерен путешествовать в качестве мистера Неизвестно Кто и остановиться в отеле. Или в старинной таверне, что еще лучше. Как мне помнится, в Ньюпорте таковые есть.

– Разумеется, есть! Особо рекомендую одну из них: таверну «Белая Лошадь», которая была построена еще в начале восемнадцатого века. Спальные комнаты во флигеле, маленькие, но приятные, да и кухня там совсем неплохая, – согласилась Полина, – но...

– Никаких «но», прошу вас! Это очень важно, и спорить здесь не о чем.

– Это означает, что вы не хотите рассказать мне о причинах этой таинственной поездки?

– Именно так. Умоляю вас простить меня.

– Какой же вы загадочный человек! А у вас, – повернулась она к Вобрену, который выказывал легкие признаки нетерпения из-за того, что о нем никто не вспоминает, – у вас есть хоть какие-то предположения на сей счет? Что хочет найти там наш друг? За исключением неприятностей, всегда возникающих при любой игре в прятки?

– Ни малейших. Уже давно я научился удовлетворяться тем, что сам Морозини сообщит мне по своей доброте, и советую вам последовать моему примеру. Представьте, что он идет по следу какого-нибудь необыкновенного украшения и намеревается тайно проникнуть в один из дворцов Ньюпорта... Какой урон эта история могла бы нанести вашей репутации! Лучше уж пребывать в неведении: и вам, и мне от этого будет только лучше!

Веселым тоном и улыбкой Жиль словно призывал оценить должным образом свое остроумие, но Полина даже не улыбнулась. Перебирая жемчужины колье своими ловкими длинными пальцами, она задумчиво изучала отблеск свечей на своем бокале.

– Я с вами не согласна, – сказала она. – Напротив, это может быть чрезвычайно увлекательным. И даже захватывающим...

Затем, поскольку мужчины, демонстрируя трогательное единодушие, хором заверили ее, что неразумно и даже опасно воспринимать в слишком романтическом духе «простое» дело, она залпом осушила свой бокал, внимательно посмотрела на обоих и заявила, что лишь по доброте душевной принимает близко к сердцу заботы гак называемых друзей, которые настолько ей не доверяют.

– Но я всецело доверяю вам, баронесса...

– Зовите меня Полина! И вы тоже, – добавила она, взглянув на Вобрена, который покраснел от радости, несмотря даже на то, что первым милости удостоился Альдо.

– Пусть будет так! Итак, я вам всецело доверяю, дорогая Полина. И мне крайне неприятно отказывать вам после всего, что вы для меня сделали. Однако...

– О, как я не люблю это слово! Оно всегда означает ограничение!

– Вовсе нет! Я лишь хочу вам напомнить то, что вы мне говорили во время нашего морского путешествия о нравах делового мира, царящих в сегодняшней Америке...

– Как они царили в Америке вчерашней, – проворчал Вобрен и пожал плечами, – и будут властвовать в завтрашней...

– Наверное, но, как вы говорили и как я сам успел заметить, нравы эти стали очень жесткими, и я никоим образом не хочу, чтобы столь удивительная женщина, как вы, и, сверх того, творческая личность, пострадала бы из-за моих дел. А мои дела нередко приводят к весьма неприятным последствиям.

– Что неудивительно, поскольку речь идет о драгоценных камнях и особенно таких, которые имеют историческую ценность, верно?

– Именно так.

– Понятно. Мне остается лишь гадать, следы каких старинных сокровищ надеетесь вы отыскать в Ньюпорте, этой ярмарке тщеславия. Поистине, несчастная Америка! – вздохнула баронесса. – Она тратит безумные деньги и лезет из кожи вон, чтобы раздобыть какой-нибудь из шедевров старой Европы, но та не желает с этим смириться и посылает самых одаренных своих отпрысков с целью вернуть их назад. Королевское кресло и неведомое мне украшение! Вы должны бы, напротив, поблагодарить нас за то, что мы спасаем ваши ценности от всевозможных бедствий...

– О, но мы чрезвычайно признательны Джону Рокфеллеру, который столь щедро субсидировал реставрацию кровли в Версальском дворце, – сказал Жиль. – Он выказал величие души и, я уверен, одобрил бы мои действия по возврату мебели и другой утвари, глупейшим образом разбазаренной тупой революцией...

– Ну, а драгоценности, – продолжал Альдо, – настолько зачаровывают, что бедствия, иными словами, уничтожение им не грозит. Зато они сами часто становятся причиной зачастую непредсказуемых катастроф. Вот почему, – добавил он с очаровательной улыбкой, – я считаю богоугодным делом оградить от несчастья любимых друзей.

Полина засмеялась и ничего не сказала. Она медленно переводила взгляд с одного на другого, но, когда взор ее остановился на Альдо, улыбка стала шире. По завершении ужина все трое перешли в салон, где два почти идентичных букета стояли напротив друг друга, на двух одинаковых столиках с гнутыми ножками. Полина закурила, щелкнув тоненькой золотой зажигалкой, а потом кивнула в сторону пурпурных благоуханных цветов:

– Они великолепны, – произнесла она, – и я еще не поблагодарила вас. Как вы сумели, не сговариваясь, угадать, что больше всего я люблю красные розы?

– Все остальные казались мне недостойными вас, – со значением проговорил Вобрен, тогда как Альдо просто заметил, что они очень подходят хозяйке дома.

– И весь дом похож на вас, – добавил он. – Вы окажете нам милость и покажете свою мастерскую?

– Нет. Не обижайтесь, но я еще никого туда не допускала и даже уборку там делаю сама... Когда вспоминаю об этом!

– Но вы все же позволяете любоваться своими творениями, – сказал Вобрен, показав на странную статую из керамики, изображавшую коленопреклоненную слепую женщину и созданную в отчетливо кикладской манере. – Я знаю, что это вылепили вы.

– Не думала, что вы меня так хорошо изучили! Это правда, я выставляюсь, но очень редко и всегда с благотворительной целью. Что касается мастерской, это место, где я раскрываюсь полностью, доверяюсь всем своим инстинктам и порывам, испытываю все муки творчества. И это принадлежит только мне! Оставьте мне право на тайну! Эти розы свидетельствуют о том, что вы отчасти ее разгадали. Разрешите мне не договаривать остальное, цветы же позволят мне думать о вас, когда вы уедете...

Жиль Вобрен сгорал от желания спросить, о ком она будет думать больше, но не посмел сделать этого. Ему и так была неприятна мысль, что они с Альдо прислали одинаковые букеты. Он опасался, что ответ Полины не оправдает его ожиданий, но утешился в момент прощания, когда благоговейно приник к ее руке и услышал, как она шепнула: