Хроника жестокости

Через два года, летом, Ана вдруг стала чахнуть и умерла. Наверное, от обильного кровотечения. Ничего сделать было нельзя – врача ведь не позовешь. Значит, такая у нее судьба, подумал Кэндзи. Ана говорила, что у нее будет ребеночек, постоянно твердила о том, что ей нужны деньги, и тому подобных совершенно невозможных вещах. Конечно, грустно было, что ее больше нет, но в то же время Кэндзи особо не переживал – ну нет и нет. Ятабэ-сан, похоже, эта история надоела – он уже больше не совал Кэндзи листок со словами: «Давай сегодня. Жду».

После того как Ана рассказала ему о ребеночке, живот у нее скоро сделался большой-большой. Кэндзи боялся, как бы он не лопнул, каждый день с дрожью думал об этом. Потом у Аны заболел живот, она стала корчиться от боли, из нее вытекло много крови, и живот сдулся и обвис. Она стала вялая, сонная, перестала учиться. Лежала одна на кровати, бледная, с закрытыми глазами. Кэндзи это, конечно, немного раздражало. Но когда Ана умерла, остался только красный ранец, ему было очень грустно.

Кэндзи закопал Ану на заднем дворе. Ятабэ-сан помог, хотя и очень злился на Кэндзи. Когда тот долго ковырял лопатой землю, он раздраженно крикнул:

– К-Кэндзи! М-может, тебе экскаватор пригнать? Рассвет уже.

Ана была маленькая, и Кэндзи как-то успел до рассвета. Ятабэ-сан был явно не в духе и несколько дней с ним не разговаривал. Когда Кэндзи спросил его, в чем дело, тот написал на листке:

«Добрее надо с женщинами. Видишь, чего наделал».

– Извини, Ятабэ-сан, – отвечал Кэндзи. – Теперь буду осторожнее.

– Н-ну и д-дурак же т-ы! – запинаясь, воскликнул Ятабэ-сан, но Кэндзи заметил мелькнувшую в его глазах нежность. Ятабэ-сан добрый, Кэндзи должен приносить ему добычу. Но ни одна взрослая женщина сюда не пойдет. Какой-то цех, второй этаж… Даже Ана, увидев комнату Кэндзи, сморщилась: «В такой дыре?»

Поэтому в следующий раз, пожалуй, надо попробовать маленькую девочку. Такого у них еще не было, может, Ятабэ-сан обрадуется. Как здорово было учиться вместе с Аной. Кэндзи будет любить девочку. С ней будет классно.

6

В книге, которую я написала в старших классах, ничего не сказано о том, что произошло со мной. Это история отношений Кэндзи и Ятабэ-сан до моего похищения, рассказ о смерти девушки, к которой привели ненормальные, извращенные отношения между этими двумя людьми. Публика сходила с ума от того, что автор этой странной эротической истории – школьница. Я действовала очень осторожно – в книге не было ни малейшего намека на связь со мной. Журналистов я избегала, они получили только мою маленькую нечеткую фотографию. Так что книгу ничто не связывало с историей моего похищения. Даже среди одноклассниц никто не догадывался, что Наруми Коуми и я – одно и то же. Публика судит о личности приблизительно – по внешности и действиям человека. Я представлялась людям серой мышкой, и даже если бы мне вдруг, к примеру, пришло в голову признаться, что на самом деле я сексочеловек и каждую ночь вижу отравленные сны, никто бы не поверил. Мать обрадовалась премии, которую мне присудили за книгу, но, прочитав ее, ничего не сказала. Видно, понимала, что я полна сексуальными фантазиями, и у нее было очень тяжело на душе. Мать переживала за меня, зная, что я нахожусь во власти минувшего. А его не перепишешь. Она была в отчаянии, что не может вычеркнуть из прошлого того, что произошло со мной. Возможно, наша с матерью несовместимость, которую не удалось преодолеть до сих пор, возникла именно тогда. Мать второй раз вышла замуж, и сейчас мы почти не общаемся.

– Коуми-сэнсэй, поздравляю!

Я услышала голос Миядзаки на площадке перед нашим домом, где жильцы ставили велосипеды. Дело было вечером, в апреле. Шумиха вокруг моей премии наконец улеглась, и я спокойно перешла во второй класс школы третьей ступени. День был холодный, дождливый. Я промокла и хотела домой поскорее. Тогда, после премии, по просьбе издательства я уже с головой погрузилась в новую книгу. Миядзака возник как из-под земли, от растерянности я чуть не выронила портфель, который доставала из велосипедной корзинки. Он успел подхватить его здоровой рукой. В тот момент я коснулась его протеза. Резина оказалась твердой и… теплой. От удивления я непроизвольно отдернула руку.

– Что, теплая? – Миядзака не расстроился, не обиделся. – По ней кровь течет. Она настоящая. Сэнсэй, в следующей раз и обо мне напиши, пожалуйста.

Я испугалась: откуда ему известно, что Наруми Коуми – это я?

– Вот решил пожелать тебе доброго плавания. Специально с Сикоку приехал. С гор спустился.

Миядзака погладил темным пальцем искусственной руки выдающийся вперед подбородок.

– Откуда вы узнали, что книгу написала я? Ведь на суде о Ятабэ-сан ни слова не было сказано.

Чтобы успокоиться, я перевела взгляд на небо, начавшее темнеть. Дождь прекратился, свежая зелень листьев сакуры, с которой только-только облетели цветы, радовала глаз. Старое дерево раскинуло ветви, нависавшие над стоянкой для велосипедов, напомнив мне про аллею сакуры, которая цвела вдоль дамбы у реки Т.

– Что ж тут непонятного? Мои догадки во многом совпали с тем, что написано в твоей книге. Я подозревал, что между Ятабэ и Абэкавой должна быть какая-то связь, думал, что они могут быть сообщниками. Однако Абэкава отказался говорить, а Ятабэ исчез. Нет доказательств. Результаты расследования, проведенного прокуратурой, и собранные ею факты не имеют ничего общего с историей, странным образом сложившейся в моей голове. Работая над твоим делом, я терзался разными предположениями и догадками. Я от него получал удовольствие, понимаешь? У меня все время рождались новые версии. Рождались и умирали. И тут же появлялись новые.

Вот это да! Миядзака читал мою книгу, и она снова и снова разжигала его воображение. Я посмотрела на наши с матерью окна. У матери висело на веревке белье. Забыла снять.

– Когда я нашла Ятабэ-сан и позвонила вам, вы предложили сообщить в полицию. И все. Так ведь?

– Пойми одну вещь. Я вовсе не истины хочу, – раздраженно перебил меня Миядзака.

– А чего?

– Иллюзии, будто я приближаюсь к истине. Подбираюсь к ней вплотную. Почва для воображения – вот что мне нужно. Поэтому когда вы с Абэкавой решили играть в молчанку, для меня это была радость.

Не говоря ни слова, я навесила на свой велосипед хилый замочек.

Миядзака специально приехал сюда для этого разговора, дожидался меня на велосипедной стоянке. В его настойчивости было что-то неприятное, зловещее. Это дело отняло что-то у нас обоих – и у меня, и у Миядзаки. Быть может, состояния реальности, как сказал мне когда-то Миядзака. Игра воображения лишила нас души.

– В книге ничего не сказано о тебе, – продолжал Миядзака. – Расскажи мне свою историю. Настоящую. Вот за чем я приехал.

– Вы здесь хотите об этом говорить?

К площадке перед домом, где мы стояли, подкатил на велосипеде маленький мальчик, видно, из школы, и подозрительно посмотрел на нас. «Пройдемся?» – предложил Миядзака. Я взяла портфель. Пошла не к станции, а в другую сторону. Миядзака двинулся за мной, отставая на полшага. Так мы дошли до разбитого за нашим домом скверика. Кругом были большие лужи.

– Миядзака-сан! – Я обернулась. – Я расскажу про себя, а вы – про себя.

– Пожалуйста. Что ты хочешь узнать?

– Что у вас с левой рукой?

Миядзака придержал правой развевавшуюся на холодном ветру полу плаща.

– Ладно. Слушай и не удивляйся. Когда мне было пять лет, мать отрубила мне ее ниже локтя. Спятила – ей показалось, что в моей левой руке поселился дьявол. Схватила топор и отрубила. Она связалась с какой-то новой сектой. Страшное дело! Дед в это время был у соседей и прибежал на мой крик. Так меня спасли. Иначе бы я просто истек кровью. Тяжелый случай, конечно, но худа без добра не бывает. Потому что с потери руки для меня началось сочинение историй. Ты ведь тоже мастерица по этой части. Дети, которым пришлось столкнуться с чем-то отталкивающим, отвратительным, начинают с того, что обязательно пытаются как-то компенсировать ущерб, нанесенный психике, преодолеть душевную травму. В этом смысле потери – вещь, скорее, замечательная. Без потерь невозможно жить, взрослеть. Ты была взрослая не по годам и не собиралась ни перед кем раскрываться. Я думал, что когда-нибудь ты обязательно расскажешь правду, точнее, выразишь словами то, что произошло на самом деле, и с нетерпением ждал этого момента.